Но она была беспомощна в этой борьбе. Куда бы она ни направилась – будь это Ричмонд, Виргиния или столица Вашингтон, – везде жизнь была такой же суровой и тяжелой, как здесь, на границе истекающего кровью Канзаса. Везде люди убивают людей так же бессердечно.
– Кристин? – позвала Далила.
– Слейтер… – пробормотала Кристин. Она чувствовала, что ее гордость уязвлена. Она предложила самую дорогую награду – себя, а он объявил, что его это не интересует, объявил так грубо…
– Кристин, если вы почему-то злитесь на этого человека, не забывайте, что мы тоже здесь. Вы же понимаете меня, мисси?
Далила подошла к ней.
– Люди Куонтрилла схватят нас, и им ни чего не стоит нас повесить. Вы видели, что они сделали с вашим отцом? У меня сын, Кристин, и…
– Ах, Далила! Я делаю, что могу! – воскликнула Кристин, останавливая ее. И попыталась ободряюще улыбнуться. Не рассказывать же Далиле, что она предложила ему себя, но из этого ничего не вышло. Даже не сумела возбудить этого мужчину!
Кристин сжала зубы. Как бы она хотела видеть этого человека отчаявшимся, умоляющим; хотела бы видеть, как он сохнет по ней, а она держится с ним холодно, высокомерно, с презрением смотрит на него и уходит. И более всего ей хотелось бы рассмеяться ему в лицо. Если б не эта война, она могла бы так сделать. Она могла бы выйти замуж за любого молодого фермера в округе, она могла бы…
Пол… Она могла бы стать женой Пола. Кристин похолодела. Пол так сильно любил ее, так нежно. Высокий, белокурый красавец с зелеными глазами, он следовал за ней повсюду, с ним было легко, у него была такая нежная улыбка.
Пол мертв. Пришла война, Пол погиб, как и много других мужчин, так что выбор у нее невелик. Да, Слейтер унизил ее. Но, кроме унижения, осталось ощущение жара, чувство, что он проникает в нее, горячее, постыдное желание чего-то, чего она не знала и не понимала. Она любила Пола, но никогда ничего подобного не чувствовала, когда была с ним рядом. Никогда… Коул Слейтер напугал ее. Ей не понравились чувства, которые он в ней пробудил. Он разбил ее веру в собственные силы.
– Коул Слейтер остается ночевать, – сказала она Далиле.
– Вот и славно!
– Не радуйся, – остановила ее Кристин. – Он переночует в доме для прислуги, а утром, наверное, уедет.
– Утром? – тупо переспросила Далила. – Кристин, я не хочу вам предлагать что-то неприличное, детка, но я уверена, будь вы с ним поласковее…
– Далила, – пробормотала Кристин, к ней наконец вернулось чувство юмора, – не уверена, что еще помню, что такое «приличное». Я пыталась, ей-Богу пыталась. – Она пожала плечами. – Ничем не смогу вам помочь. Я приду через минуту, ладно?
Кристин поспешила к лестнице, на ходу поцеловав Далилу в щеку. Она почувствовала на себе ее тревожный взгляд, но, дойдя до лестничной площадки, уже забыла о ней.
Дом теперь казался ей опустевшим.
Далила и Самсон с их ребенком занимали комнаты на третьем этаже. Комнаты Кристин и Шеннон – здесь, на втором. Но комната Мэтью теперь пуста, как и большая спальня родителей. Пустыми стояли и обе комнаты для гостей. Они не принимали гостей уже очень-очень давно.
Кристин прошла в прихожую, подошла к комнате родителей, открыла дверь и с тихой улыбкой остановилась на пороге. Ее мать умерла давно, но отец все никак не мог расстаться с громоздкой баварской кроватью, которую мать так любила. Он спал на ней один. Теперь Далила по-прежнему тщательно полировала красное дерево, стелила свежее белье, как будто надеялась, что отец однажды вернется.
Кристин вошла в комнату. По обе стороны от окна стояли два больших шкафа. В одном все еще находились вещи отца, а в другом – матери.
Мы не отличаемся тягой к переменам, подумала Кристин. Она улыбнулась. Типично ирландская черта, говорил всегда в таких случаях отец. Ирландцы слишком сентиментальны. Но это хорошо. Это связывает с прошлым. Мечта не умирает. Когда-нибудь внуки отца займут эту комнату. Возможно, дети Мэтью. Если Мэтью уцелеет в этой войне. Ему, парню-южанину, нелегко будет сражаться на стороне армии янки.
Кристин отвернулась. Если Зик Моро будет продолжать свое грязное дело, никто из них не уцелеет в этой войне. И когда он уничтожит их, он сожжет их дом, все сровняет с землей.
Она уже собралась, было уйти, но задержалась. Внезапно она представила себе Коула Слейтера, вытянувшегося на этой кровати красного дерева. Кровать была действительно большая, ее вполне хватило бы для мужчины столь высокого роста. Вспомнив его ленивую, небрежную улыбку, она снова ощутила знакомый вихрь, ураган жара и пламени…
Кристин стиснула зубы, крепко зажмурилась и мысленно решила для себя: ей противно думать о Коуле Слейтере и неприятно быть должницей этого человека, вызвавшего в ней неведомые доселе ощущения.
Кристин захлопнула дверь родительской спальни и пошла к себе в комнату. Она сбросила нарядное платье на кровать, туда же полетели ее шелковые туфельки и корсет. Она надела хлопчатобумажную блузку, брюки и высокие кожаные сапоги. Одевшись так, она направилась в конюшню. Она не взяла седла, но, сняв с крючка на стене уздечку, вошла в стойло, где стояла ее лошадь по кличке Дебютантка. Это была кобыла арабских кровей. Отец получил ее в подарок от приятеля из Чикаго, с которым его связывал бизнес. Лошадь была гнедой с белыми носками и белым пятном на носу. Она всегда высоко задирала хвост на скаку. Кристин любила ее. Она удивлялась, что эту лошадь до сих пор не украли. Пасла она ее обычно на дальних лугах, куда бандиты еще не заглядывали.
– Здравствуй, красавица, – протянув гостинец своей любимице, прошептала Кристин. Дебютантка легко толкнула ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79