– Симон, в знак чистой дружбы даю одну маленькую подсказку, в своем роде секрет ремесла: для того чтобы получить прощение, необходимо раскаяться… Но я отклоняюсь от главного; я здесь не за этим. Твоя душа меня нисколько не интересует. Мое царство и так переполнено жалкими человеческими душонками. Я собираюсь вернуться туда, откуда ушел. Я возвращаюсь домой.Симон набросился на Финстера, обрушившись на него всем своим весом, нанося удар за ударом в лицо, в корпус. Финстер отвернулся, а когда снова посмотрел на Симона, то уже был пожилым мужчиной, одетым в лохмотья, с руками, связанными окровавленными путами. Его лицо покрывали страшные белые шрамы, некоторые только-только успели затянуться. Симон резко оборвал град ударов и в ужасе отшатнулся от старика. Судорожно глотнул воздух, словно пораженный в грудь могучим кулаком.– Симон, я умолял тебя о прощении. Я сам не знаю, что на меня нашло; рассудок покинул меня, когда я напал на мать. Однако она меня простила, почему же не можешь простить меня ты? Почему сын не может простить отца?Сжав кулаки, Симон обрушил на старика дождь ударов.– Ты изнасиловал мою мать, ты лишил ее жизни. Ты оставил меня одного! – Он продолжал избивать старика, и тот начал оседать на пол. – Ты – лишь страшный сон, жуткий кошмар!И вдруг без какого-либо предупреждения старик, которого Симон молотил кулаками, исчез. А там, где он был, возникла черноволосая женщина в простом черном платье, со страшными шрамами, покрывающими алебастрово-белую кожу. Женщина отпрянула от Симона, беспомощно отшатнулась назад, тщетно пытаясь защититься от ударов.– Сынок, пожалуйста… – взмолилась она.По спине Симона пробежала леденящая дрожь: он осознал, что ударил собственную мать, жестоко поверг ее изувеченное тело на пол.– Симон, твое сердце заледенело. Присоединяйся к нам, и мы снова объединимся в одну семью. – Подобрав с пола упавший пистолет, она протянула его Симону. – Я совсем рядом, сын мой. Иди ко мне… – На ладони левой руки лежал одинокий сверкающий патрон.Симон обессилено опустился на колени, не отрывая взгляда от матери, державшей пистолет. Он почувствовал, как рассудок ускользает от него. Его собственная мать, учившая его быть сильным, говорит, что пора остановиться, сложить руки, последовать ее примеру и лишить себя жизни. Симон был в смятении. Но затем он поднял взгляд, посмотрел матери прямо в глаза, после чего вырвал пистолет из ее бледной руки. Его наполненные слезами глаза сверкнули ненавистью.– Каждое твое слово – ложь! Тебя надо остановить!Стоявшая перед ним фигура стала таять, меняя облик изувеченной матери на черты чудовища-отца, словно изображение, которое тщетно пытается сфокусироваться. Но глаза оставались теми же: безжизненными, холодными. Наполненными злом.– До сих пор тебе не удавалось остановить меня. С чего ты взял, что сможешь сделать это теперь? – слетел с уст старика зловещий шепот.Внезапно Симон отлетел назад, больно ударившись спиной о стену. Старик-отец исчез, и на его месте снова стоял Финстер. Симон болтался в восемнадцати дюймах над полом, его лицо было искажено от боли. Глубоко под кожей у него словно начали лопаться пузырьки, подобные тем, которые возникают в закипающей воде. Вся его плоть вздыбилась, стала разрываться изнутри. Маленькие пузыри сливались воедино, разрастаясь, поднимаясь к самой коже, искривляя лицо в жуткую гримасу. Симон мысленно вопил от боли, упрямо не желая дать Финстеру удовольствие услышать его крик.Подобрав пистолет, Финстер осмотрел его, затем шагнул к Симону.– Ты полагаешь, мне будет трудно отыскать душу твоей матери? – Он пощупал пальцами бурлящие в плоти Симона пузырьки, довольный своей работой. Потом пристально оглядел пистолет, изучая его, ощущая его вес, заключенную в нем смертоносную силу. – Я люблю игрушки. – Подняв «Глок», Финстер навел его на Симона… но затем передумал. Подойдя ближе, он нагнулся к самому уху Симона и прошептал мягким отеческим голосом: – Я обязательно вернусь в рай, из которого меня изгнали. Зачем довольствоваться лишь властью над всем миром, когда я могу повелевать вечностью? * * * Симон, сидевший за столом, резко выпрямился. У него бешено колотилось сердце, по лбу струился пот. Шторы были подняты, ставни открыты, но за окном уже чернела ночь. Симон огляделся вокруг. Все сумки по-прежнему лежали на кровати, нетронутые. Его лицо было целым и невредимым.– Майкл? – окликнул он.Потом бросил взгляд на часы: половина девятого вечера. Симон не помнил, как заснул. Шея у него ныла после нескольких часов, проведенных в скрюченном положении над планами. Он встал из-за стола; затекшие мышцы откликнулись болью на сон за столом и долгий перелет. Симон распахнул дверцу мини-бара. Лишь полдюжины крохотных двухунцевых бутылочек виски – не хватит, чтобы понюхать. Он сорвал трубку телефона.– Дежурный по этажу слушает, – ответил голос. – Чем можем вам помочь?– Мне нужна бутылка виски «Джек Дэниелс». И немного льда.– Будет исполнено, сэр, – последовал ответ. – Сыр вам понравился, сэр?Симон бросил взгляд на поднос на колесиках. Вино оставалось закупоренным, к еде никто не притронулся.– Да, очень.Он положил трубку, все еще смотря на поднос. Провел ладонями по лицу – ни опухоли, ни ссадины. Да, сны становятся все хуже. Но затем Симон перевел взгляд в сторону, и у него екнуло сердце. Раскрыв брезентовую сумку, он вытряхнул на кровать коробки с патронами: все запечатанные. Это был лишь страшный сон, леденящий душу кошмар. Но как в таком случае объяснить происхождение этих предметов на столе? Там, на самом краю, лежали две смятые девятимиллиметровые пули.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140