Распухшее, оно было неузнаваемым. До сих пор, думая о матери, я не могу отделаться от этого воспоминания. Она говорила только о прощении. О том, что мы, если хотим остаться людьми и не опуститься до уровня зверей, должны простить того, кто так с ней обошелся. Все упорно отказывались объяснить мне, что же произошло. Мой отец словно спрятался в свою раковину. Он почти ничего не говорил, редко появлялся дома и старался не находиться с матерью в одной комнате. Л мать погрузилась в мир фантазий. Она снова повадилась надевать длинную черную рясу, которую носила в монастыре, и даже накрывать волосы монашеским платом. В моем присутствии у нее на лице застывала фальшивая, словно нарисованная улыбка. Мои родители стали холодными и замкнутыми в отношениях как между собой, так и со мной. Я пытался их утешить, но они неизменно спешили укрыться в своих иллюзиях. – Симон помолчал. – С тех пор я больше ни разу не познал тепла родительских объятий.Откупорив очередную бутылку бурбона, которым бесплатно угощали пасса жиров первого класса, Симон наполнил пластмассовый стаканчик и осушил его залпом.– Однажды, где-то через полгода после того, как мать выписалась из больницы, я вернулся домой из школы раньше обычного. Наверное, мать не услышала, как я пришел. Она вышла из своей спальни обнаженная, закутавшись в полотенце. Когда она меня увидела… Я никогда не забуду ее взгляда. Только тогда я наконец понял, почему она все время тщательно скрывала свое тело, почему ходила в длинных монашеских одеяниях. Мать стремилась пощадить мои чувства. Ее туловище, ноги – все было покрыто жуткими шрамами; ее кожа стала холстом, на котором нарисовало свою картину зло. Устыдившись меня, она убежала к себе и больше не вышла, сколько я ни просил. Отчаявшись, я отправился на поиски отца и нашел его в одной из соседних пивных. Я кричал на него до тех пор, пока он не рассказал мне всю правду. Отец заливался слезами, объясняя, как у него из самых потаенных глубин души поднялось нечто порочное и извращенное. В пьяном угаре этот человек – мужчина, которого мать любила, – осквернил ее так, что это даже невозможно было себе представить.Помню, в тот момент я чувствовал себя каким-то отрешенным – словно наблюдал со стороны за посторонним человеком. Я впитывал слова, но их смысл стал мне понятен лишь значительно позже. Немыслимо, как можно было быть так им омерзительным, таким безжалостным. Эта тварь, это животное, скрывалось под маской… Мать так и не увидела его лица, но, тем не менее, все равно его узнала. Впоследствии она не выдала отца, заявив, что случившееся, несомненно, являлось частью замысла Господа Бога и нам не дано постичь его великие помыслы. Полиция объявила, что чудовище исчезло. Отец, открыв мне все это, больше не возвращался домой.Майклу хотелось остановить это самоистязание. Симон убивал себя, рассказывая о прошлом. Но Майкл не мог подобрать нужные слова, от сострадания у него перехватило горло.– Следующие четыре месяца я потратил на то, чтобы выследить сукина сына, который изуродовал мою мать. В конце концов, я отыскал его в одной дыре в Риме, где он спрятался. Я связал его и пытал до тех пор, пока он не объяснил мне причину своего поступка. Он сказал, что хотел узнать тайну. Якобы он тогда как раз обрел своего бога и решил посвятить ему всю жизнь, как это сделала мать. И ему нужно было выведать у нее секрет, который сделал бы его «божество» великим.Мать отказалась ему отвечать, и тогда он ее изнасиловал. Она продолжала молчать, и он схватил нож и изрезал ее перевернутыми крестами. Мать все равно не издала ни звука – поэтому он стал выжигать кресты. Снова и снова, пока не покрыл ими все ее тело. Число его бога: шестьсот шестьдесят шесть.Майкл не мог прийти в себя от ужаса. За свою жизнь ему довелось повидать немало страшного, но только со стороны. А это… Впервые он видел, какое действие жуткие события оказали на близких жертвы, на тех, кто остался в стороне.– Меня не остановило то, что чудовище когда-то нянчило меня в своих руках. Оно перестало быть моим отцом, человеком, который меня воспитал, единственным мужчиной, которого любила моя мать. Его обуяли силы, понять которых я не мог, да и не хотел. Я мог думать только о том, что этот человек сделал с моей матерью, с женщиной, которую называл своей женой. Меня арестовали за убийство. Мне тогда было всего шестнадцать лет, судья сжалился надо мной, заявив, что у меня случилось кратковременное помутнение рассудка. Однако на самом деле ни о каком безумии не могло быть и речи. – Впервые за весь вечер Симон посмотрел Майклу прямо в глаза. – Я полностью сознавал, что именно делаю.Когда я вышел из тюрьмы, мне было девятнадцать. Отца моего не было в живых, моя мама… Она предпочла семью Богу и была наказана за это. Когда я попал за решетку, ее рассудок рассыпался, точно так же, как и ее семья. Мать могла думать только о бегстве из этого мира, чтобы можно было обрести мир на небесах. Она повесилась перед самым моим освобождением.Известно ли тебе, что самоубийство является тягчайшим грехом? Церковь отказывается хоронить самоубийц. Мать была погребена как нищенка, без благословения церкви. Всю свою жизнь она посвятила служению церкви, а церковь отказала ей в вечной жизни после смерти.У меня не осталось ничего: ни семьи, ни дома. Я отправился забирать свои пожитки из того места, которое когда-то называл своим домом…– В Ватикан, – вставил Майкл.– Священники сжалились надо мной, – продолжал Симон так, словно Майкл его не прерывал. – Предложили мне остаться у них, искать утешения в Боге. Но я решил по-другому. Завербовался в итальянскую армию, прошел специальную подготовку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140