Сколько бы еврейских денег в индейские карманы ни перекачать.
– Ты хочешь сказать, что даже такие обормоты, как мы, индейцы, не отдадут свою землю злейшему врагу?
– Пусть мы, евреи, злейшие враги человечества, плетем коварные сети для мира, спрятавшись на обратной стороне Луны. Но все равно мы не всесильны. Такая формулировка тебя устроит?
– Да я и с первой не спорил.
– Индейцы могли пойти на такое, только если бы приз оказался очень, очень большим. Таким, к примеру, как округ Ситка.
– Положим.
– Об американцах я подумал под углом доступа к файлам о катастрофе с Наоми. Ведь никакой еврей не может обещать такого приза.
– Свитер пингвиновый, – сказал Берко. – И переход округа Ситка под юрисдикцию аборигенов после ухода евреев. За это индейцы помогают вербоверам в селекции красных телок.
– Но что с этого имеет пингвинный свитер? – спросил Ландсман. – Что отломится сучьим Штатам?
– Здесь, братец Ландсман, начинается Большая Тьма, – решил Дик, снимая ручной тормоз. – Вилфрид Дик туда с тобой не пойдет.
– Даже думать об этом не хочется, – повернулся Ландсман к Берко, – но придется нам, пожалуй, наведаться к месту резни.
– Fuck его мать… – безрадостно заключил Берко по-американски.
35
В сорока двух милях от южной границы Ситки торчит над лужицей на двух дюжинах свай домишко, слепленный из выкинутых волнами обломков и крытый серой дранкой. Один из закоулков земли, забытых Богом, но посещаемый медведями и выбросами метана. Кладбище шлюпок, снастей, ржавых пикапов, а также дюжины русских зверобоев и их алеутских проводников. С одной стороны залива в зарослях прячется длинный общинный дом индейцев, с другой тянутся каменистые россыпи. На тысяче черных камней древние высекли изображения звезд и зверей. На этом пляже в 1854 году двенадцать «промышленников» и алеутов, возглавляемых Евгением Симоновым, погибли от рук вождя тлингитов по имени Кохклукс. Через сотню лет праправнучка вождя Кохклукса, миссис Пульман, стала второй индейской женой пяти-с-половиной-футового еврея, шпиона-шахматиста по имени Герц Шемец.
И в шахматах, и в темном агентском промысле дядя Герц отличался чутьем момента, переизбытком осторожности, глубиной подготовки. Он изучал противника всеми доступными средствами, выискивал его слабые места, комплексы. Двадцать пять лет вел он тайную борьбу против целого народа, стараясь вырвать из-под ног этого народа его землю. За это время стал он признанным знатоком культуры и истории народа-противника. Дядя Герц наслаждался сочностью языка тлингитов, его сосущими леденцовыми гласными и жующими согласными. Он добросовестно исследовал дух и тело женской половины племени.
Когда он женился на миссис Пульман (никто никогда не называл эту даму, мир ее праху, миссис Шемец), в нем сразу же вспыхнул интерес к славной победе ее прапрадеда над Симоновым. Он часами просиживал над картами царского времени в библиотеке Бронфмана, читал записи бесед миссионеров-методистов с девяностадевятилетней старухой, которой исполнилось лишь шесть, когда боевые молотки ударили по крепким русским черепам. В обзоре Географического общества за 1949 год он обнаружил, что место побоища значится тлингитской территорией, несмотря на то что расположено к западу от хребта Баранова. Зеленый островок индейской земли на еврейской территории. Обнаружив этот недочет. Герц тотчас велел мачехе Берко купить эту территорию на деньги, взятые, как обнаружил Деннис Бреннан, из резиновых фондов «COINTELPRO». Выстроил на этом участке свой дом на паучьих ногах. После смерти миссис Пульман Герц Шемец унаследовал дом и землю. И объявил территорию самой безнадежной индейской резервацией, а себя самого – самым безнадежным индейцем.
– С-сука, – выдавливает из себя Берко с меньшей злостью, чем ожидал Ландсман. Такова реакция Берко Шемеца на появление в поле зрения отцовского обиталища.
– Когда ты его в последний раз видел?
Берко с отвращением отворачивается от отчего дома, надвигающегося на ветровое стекло «суперспорта».
– Скажи-ка мне, Меир, будь ты на моем месте, когда б ты увидел его в последний раз?
Ландсман пристраивается к лакированному под дерево измаранному «бьюику» с кричащим стикером на бампере.
«МЕСТО ВСЕМИРНО ЗНАМЕНИТОГО СИМОНОВСКОГО ПОБОИЩА И НАСТОЯЩИЙ ИНДЕЙСКИЙ ОБЩИННЫЙ ДОМ», –
гласила надпись на идише и по-американски. Хотя придорожный аттракцион уже некоторое время не функционирует, наклейка на бампере новенькая. Таких наклеек в доме еще не одна коробка.
– Подскажи, – просит Ландсман.
– Шуточки насчет обрезания.
– А, да…
– Полное собрание за все века.
– Образованность, – покачивает головой Ландсман. – И не задумывался, сколько их.
– Пошли, к дьяволу. – С этими словами Берко решительно вылезает из машины. – Поскорее покончим.
Ландсман исподлобья уставился на общинный дом – пеструю, заросшую волчьей ягодой и вьюнком развалюху. Этот «настоящий» индейский сарай Герц Шемец выстроил с помощью двоих братьев своей индейской жены, племянника Меира и сына Берко на следующее лето после того, как его сын переселился на Адлер-стрит. Строил Герц его для забавы, не помышляя о барышах. Уже после своего изгнания из «органов» он безуспешно попытался извлечь из бывшего хобби хоть какой-то доход. Берко в то лето было пятнадцать, Ландсману двадцать. Строя папашин сарай Берко пытался строить себя по образу и подобию Ландсмана. Два месяца он с энтузиазмом осваивал пилу-циркулярку, «по-ландсмановски» присобачивая к углу рта сигарету, страдая от разъедавшего глаза дыма. В то время Ландсман уже заботился о своих полицейских экзаменах, и Берко тоже объявил об аналогичных амбициях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121