– О! Привет, Такеши! – сказал Артур одному из двоих бледных японцев, стоявших возле холодильника.
– Артур Леконт! – заорал тот в ответ. Он был уже более чем навеселе. – Это мой друг Итидзо. Он учится в Университете Карнеги-Меллона.
– Привет, Итидзо. Приятно познакомиться.
– Мой друг, – продолжал Такеши еще более громким голосом, – такой заводной! Он говорит, что, если бы я был девушкой, он бы меня трахнул.
Я засмеялся, но Артур на долю секунды замер, всем своим видом выражая искреннее, прекрасное сочувствие, потом кивнул с утонченной, нарочитой вежливостью, с которой общался с окружающими. В том, что касалось манер, он был настоящим гением: они давались ему абсолютно без усилий. Это качество было уникально еще тем, что совершенно не встречалось у людей его возраста. Мне казалось, что Артур с его старомодной, изысканной учтивостью выйдет победителем из любой ситуации, в которой соблаговолит оказаться. В мире, который откровенная прямота сделала скудным и жалким, его рафинированная снисходительность, аристократическое высокомерие и уклончивость были смертельно опасными дарами. Я захотел встать под его знамена, чтобы сделаться хоть немного на него похожим.
– Кто-нибудь из вас знает Джейн Беллвезер? – спросил Артур.
Ни один из этих неотесанных, мрачных, переевших и перепивших типов не ответил утвердительно. Никто на нас не смотрел, и я, склонный к гиперболе в тот гиперболический вечер, вообразил, что никто из них словно бы не может вынести присутствия Артура или меня в его чудесной компании. Мы – в поисках предположительно великолепной Джейн Беллвезер – ослепляли их своим цветущим здоровьем и силой духа.
– Посмотрите в патио, – предложил наконец какой-то араб, набивший рот белым мясом креветок. – Там тьма народу спортом занимается.
Мы вышли на желтоватый свет заднего двора, старый добрый желтый свет фонаря-репеллента, распугивающего насекомых, что озаряет задние дворы, притягивая мохнатых мотыльков, уже которое лето подряд. Нам сказали неправду: хотя народу на темном газоне фланировало немало, спортом там занимался только один человек. Все остальные, в легких свитерах, прогуливались с бокалами, потягивая выпивку. На газоне играла в гольф молодая женщина, а все остальные наблюдали за ней.
– Это Джейн, – сказал Артур.
Стоя в одиночестве посреди огромного двора, на который уже опустились сумерки, она мастерскими ударами посылала невидимые мячи в разные концы поля. Пока мы спускались, стуча каблуками, по деревянным ступеням на мягко шелестящую траву, я наблюдал за ее движениями. Передо мной был воплощенный идеал моего отца: легкий философский наклон головы, сильный ровный замах, четкое, торжественное завершение удара, которое длилось – аристократический штрих – на долю секунды дольше необходимого. Она была высокой, стройной, в сумеречном свете ее белые блуза и юбка для игры в гольф выглядели серыми. У девушки было отстраненное от сосредоточенности выражение лица. Удар – и она улыбнулась, встряхнув светлыми волосами. Мы зааплодировали. Она поискала в кармане новый мячик и положила его к метке.
– Ей просто льстят, – сказала какая-то девушка, будто мы нуждались в объяснениях.
– Она прекрасна, – услышал я собственные слова. Кто-то из зрителей обернулся в мою сторону. – Я про то, что у нее прекрасный удар, просто совершенный. Смотрите!
Она снова ударила по мячу, и спустя мгновение послышался далекий звук удара мяча о металл.
– Джейн! – окрикнул Артур.
Она обернулась и опустила поблескивающую клюшку. Желтый свет выхватил ее лицо и безупречную короткую юбку. Девушка приложила руку козырьком ко лбу, пытаясь угадать окликнувшего среди нечетких силуэтов гостей.
– Артур, привет! – Она улыбнулась и пошла к нему по траве.
– Чья, говоришь, она подруга?
Мне ответили сразу несколько человек:
– Кливленда!
Спустя пару минут в одной из относительно тихих комнат вдали от гостиной мы трое сидели на том, что вполне можно было назвать канапе. От Джейн любопытно пахло – пивом, духами, скошенной травой и тем ароматом, который исходит от разгоряченного физическим усилием чистого тела. Артур представил меня как своего нового друга, а я внимательно наблюдал за лицом Джейн – не появится ли на нем хитровато-понимающее выражение? – но ничего подобного не увидел. Тогда я засомневался, правильно ли истолковал интерес Артура к своей персоне, и стал себя упрекать за то, что неверно воспринял проявления простого дружелюбия. После того как мы с Джейн рассказали друг другу, какое поприще выбрали (она, кстати, занималась историей искусств), и пришли к выводу, что ни один из нас не сможет объяснить, почему сделал именно такой выбор, но оба ему рады, разговор коснулся планов на лето.
На этот раз мне хватило ума умолчать об истинных намерениях, которые оставались смутными и в свете последних событий вполне могли включать попытку сблизиться с этой девушкой, с источником волнительных ароматов, которые она испускала. К черту этого Кливленда, кем бы он ни был!
– Я собираюсь перевернуть этот город вверх дном, – заявил я. – Чтобы осенью принять на себя весь груз ответственности взрослого человека. Ну, например, делать карьеру. Отец говорит, что уже приготовил для меня кое-что.
– А чем занимается твой отец? – спросила Джейн.
«О, в основном распоряжается вкладами на счетах в швейцарских банках, на которые стекаются доходы от проституции, рэкета, ростовщичества и контрабанды сигарет…»
– Он финансист, – ответил я.
– Джейн собирается в Нью-Мексико, – сообщил Артур.
– Правда? Когда?
– Завтра, – сказала Джейн.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77