Темнокожий водитель, широкая улыбка. Мохаммед! Я подошел, и мы пожали друг другу руки. Я поприветствовал его, спросил, как дела, куда и откуда он едет. Мохаммед попотчевал меня длинной байкой о том, что его ждут в суде, разбирающем дела о нарушении правил дорожного движения, и что его сестра сходит с ума по Чарльзу Бронсону, и что второе каким-то образом связано с первым. Время от времени он нажимал на педаль газа, желая акцентировать самые важные моменты.
– В каком настроении сегодня пребывает Артур? – спросил я, когда мы пожали руки на прощанье.
– В ужасном. Будто с цепи сорвался, – ответил он, и машина тронулась.
То ли Мохаммед не разбирался в настроениях Артура, то ли состояние духа последнего кардинально переменилось сразу же после отъезда араба, либо Артур просто обрадовался моему неожиданному приезду, – во всяком случае, открыв дверь, он одарил меня той озорной и искренней улыбкой, которая изредка доставалась только Кливленду. Я был тронут.
– Прекрасно. Входи, входи, – сказал он. – Славная рубашка. Славные брюки. Славные ботинки.
Мы оба были одеты в синие хлопчатобумажные брюки, белые рубашки и коричневые мокасины. Только я, в отличие от него, побрился. Ни один из нас не сказал ни слова о Мохаммеде.
Он проводил меня в светлую неуютную гостиную. Судя по всему, дизайнер попытался создать иллюзию того, что дом, опережая время, существует в далеком будущем, в серых и пустых годах, последовавших за исчезновением с лица планеты мягкой мебели и подушек. Я сел на сооружение из трех широких штырей, между которыми был натянут кусок холста, стараясь не отклоняться назад.
– На улице так же хорошо, как кажется отсюда? Да? Нам надо пойти прогуляться, – решил он, развернулся на каблуках и вышел из комнаты. – Кофе хочешь?
– Да. Пожалуйста. Знаешь, почему я сегодня не на работе? – прокричал я ему вдогонку.
– Почему? Неужели уволился?
Я услышал звук льющейся жидкости, потом звяканье ложки о чашку.
– Точно, уволился. Шутка. У нас был пожар.
– Да что ты? И что случилось?
– Одна из книг Джонатана Свифта – кажется, это были «Приключения Гулливера» – в конце концов не вынесла унизительного пребывания в «Бордуок» и вспыхнула негодующим пламенем.
– Понятно.
– Пожар, правда, был небольшой.
Артур вернулся с двумя маленькими чашками.
– Откуда ты знаешь, что это был Свифт? А вдруг зачинщиком оказался «451 градус по Фаренгейту»? – Он аккуратно присел на вторую немыслимую треногу, делая вид, что не ощущает ни малейшего неудобства, и поглядывая с насмешливым высокомерием.
– За новорожденный стиль двадцать пятого века! – провозгласил я. – Ха-ха. – Я нервничал. Разговор шел ни о чем.
– Все предельно лаконично, правда? У тебя покурить есть?
Я дал ему сигарету и зажигалку, мои руки дрожали. Так мы и сидели, разглядывая кремовые стены. Я решил, что, по правде, не хочу разговаривать о Флокс, но слушать его извинения было очень приятно, и я не отказался бы услышать их снова.
– Ну что, – наконец произнес он, и эти слова, казалось, выплыли из его рта вместе с колечком дыма. – Хочешь прогуляться? Мы можем пройтись по Чатему.
– Конечно, – согласился я и поднялся, вернее, свалился со своего сиденья. – Слушай, как называется такая мебель? – Я допил остаток тепловатого и кислого кофе.
– Это называется «мебель будущего», сынок, – изрек он. – Для позвоночника завтрашнего дня.
Он запер за нами дверь, и мы вышли в пахучий славный день. Наш путь лежал в сторону Чатем-колледжа, который тут же напомнил мне о вечеринке, куда мы отправились в вечер нашего знакомства, о коротком откровении у дверей дома Ри-ри, обо всех смуглокожих женщинах, от которых я отказался в июне, уже таком далеком, ради Флокс. На секунду или две я умолк, размышляя. Артур снова продемонстрировал свое сверхъестественное чутье.
– Мы могли бы зайти к Рири, – предложил он. – Она все время спрашивает о тебе, когда мы встречаемся. Она сказала, что ты очень милый.
Его тон, эти чуть заметные интонации сводника напомнили мне еще одну картину того вечера, которую я почему-то до сих пор не вспоминал: как изменилось его лицо, когда мы ехали в машине, это «ага!» в его глазах, когда я спросил о Флокс.
– Артур, ты?… Почему ты?…
– Что?
– Ничего. Не обращай внимания.
– Ладно. Боже мой, чем это так воняет? – Мы оба наблюдали за его ногами, вышагивающими вдоль раскаленного тротуара. – Как там Флокс?
– Флокс? Я просто люблю ее, Артур, и…
– О, хватит! Остановись!
– Остановись? Ну вот, опять. Я не понимаю. Нет, нам надо об этом поговорить. Я люблю ее, и люблю потому, что хочу ее любить, но мне никак не избавиться от ощущения, что мы с ней вместе благодаря тебе. Только вот не разберусь, почему у меня возникает такое чувство. Прямо алгебра какая-то. Я не успеваю ухватить мысль. Время от времени все-таки наступают просветления, и я осознаю, что за всем этим стоишь ты. Каким-то образом. И если это правда, то я не понимаю, как ты можешь говорить вещи, какие только что сказал. Или зачем говоришь то, что сказал вчера.
Снова повисло долгое молчание, которое сопровождало нас по Пятой авеню и по крутой дороге, ведущей между строениями колледжа. Я слышал шум газонокосилок и голоса женщин на площадке.
– Мне в голову не приходило, что она может тебе понравиться, – промолвил он наконец.
Мы подошли к пруду и сели на траву под кленами. На воде плескались и крякали утки.
– Ты злишься? Ненавидишь меня? Я бы очень не хотел, чтобы ты меня ненавидел, Арт Бехштейн. Я рад, что ты считаешь Флокс чудесной девушкой. Конечно, меня этот факт шокирует… нет, шучу, честно! Мне очень жаль. Правда. Я уверен, что она тебе подходит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77