В гостиной ее квартиры мы отодвинули к стене стулья и кофейный столик, освободив пространство, и разложили на ковре клеенку. Яркие круги и задиристые буквы, складывающиеся в слово «Твистер», дали толчок волне воспоминаний о шестидесятых годах, о вечеринках по случаю дня рождения, устраиваемых в дождь по субботам в меблированных подвалах. Флокс заскочила в спальню, чтобы «сорвать с себя оковы цивилизации», а я сел на пол и расшнуровал кроссовки. На меня сошла странная удовлетворенность. Хотя подержанная дешевая мебель, фальшивый Ренуар, фигурка кота и прочее разное казались такой же уродливой безвкусицей, я обнаружил, что в моих эстетических воззрениях совершилась не такая уж редкая перемена: я просто проглотил все это дурновкусие целиком, включая Лас-Вегас, кегельбаны и фильмы Джерри Льюиса, и теперь находил его красивым и забавным.
Я подумал, что то же самое произошло и с моим отношением к Флокс. Все, что было в ней от сообщницы преступника, куртизанки из бульварного романа или актрисы из французского фильма об отчужденности и ennui; перебор с нежностями и косметикой; все прегрешения против хорошего вкуса, которые раньше могли смутить меня или вызвать усмешку, – все это теперь стало приемлемым, желанным и даже поощряемым мною. Она радовала меня, как стали радовать пышные прически и творчество Элвиса Пресли. И когда она вышла из спальни в синтетическом кимоно и огромных меховых тапочках веселого бирюзового цвета, у меня чуть не закружилась голова от восторга, и безвкусная клеенка «Твистера» возле моих ног показалась мне матрицей, отпечатанным планом всего, что мне в ней нравилось.
– Кто будет крутить стрелку? – спросил я. – Аннет дома? – Так звали соседку Флокс, крупную, громкоголосую, привлекательную медсестру, чей хитрый рабочий график мне так и не удалось постичь.
– Не-а. Придется поставить стрелку рядом с нами и крутить ее по очереди.
Я подполз к противоположному краю клеенки и присел на корточки, как Флокс. Мы застыли друг против друга, словно перед началом какой-то церемонии. Потом она толкнула черную пластиковую стрелку.
– Правая рука на синем, – объявила она.
Я вытянулся вперед и поставил руку в центре синего круга. Она сделала то же самое, чуть подавшись вперед, и полы ее халата распахнулись, волосы свесились с наклоненной головы. Я заглянул в тень кимоно, сквозь ее двухцветные локоны. Она снова закрутила стрелку.
– Правая нога на зеленом!
Этот ход поставил нас обоих в двойственное положение: половина туловища на игровом мате, половина на весу. Ряды с синими и зелеными кругами были к ней ближе, чем ко мне. Я сидел изогнувшись дугой, обе правые конечности на мате, одна позади другой, а Флокс пришлось вытянуться через весь мат и поставить правый меховой тапок перед правой рукой. Она приподняла поблескивающую левую ногу, чтобы удержать равновесие, закачалась и упала на бок.
– Ты проиграла, – сказал я, смеясь, но она возразила: это не считается. Потом подвинула ко мне стрелку и снова заняла прежнюю позицию. Нежная кожа на ее бедре дрожала от усилия. Я закрутил стрелку.
– Левая нога на синем.
Поскольку ее правая рука опиралась о голубой круг, куда мне было бы удобнее всего поставить левую ногу, а значит, она лишила меня удобной опоры, исключая правую руку, я был вынужден просунуть левую ногу в треугольник, образованный ее правой ногой и рукой. Я почувствовал, как касаюсь ее лодыжки своим бедром, обтянутым джинсами. Теперь мы стояли на трех точках опоры, наклонившись вперед, соприкасаясь ушами. Ее грудной итальянский смех рядом с моим ухом, казалось, исходил из темного просвета между полами ее теплого кимоно. Я почувствовал, как верхушка и основание моего позвоночника посылают будоражащие сигналы. Я чуть сдвинул ноги и снова раскрутил стрелку.
– Правая рука на желтом.
Удача переместилась на ее сторону мата. Она откинулась назад, поставив правую руку позади себя, и я практически навис над ней. Я тоже смеялся. Ее волосы были так близко к моим губам, что я открыл рот и прихватил зубами ближайшую соломенную прядку, которая странно хрустнула, потом вырвалась из моих губ и повисла, влажная и слипшаяся на конце, как кисточка для рисования.
– Крути, – велела она.
– Я и так кручу.
Она наблюдала за мной, сжав поплотнее губы, но ее глаза готовы были рассмеяться вновь. Потом, состроив милую гримаску, она прикусила нижнюю губу и приняла озабоченный вид, будто опасалась, что может упасть в любую минуту. Я снова раскрутил стрелку левой рукой, которую мне в ту же секунду пришлось вернуть на место.
– Левая рука на зеленом.
Я рванулся к ближайшему кругу, но она, поменяв положение, так изогнула тело, что мне пришлось просунуть левую руку под ее бедрами и вывернуть верхнюю часть тела. Я обнаружил, что смотрю прямо в ароматный сгиб ее подмышки, а голова моя легла в ямку между ее бедром и ребрами. Я тянул руку к зеленому кругу, ноги дрожали от напряжения. Я даже почувствовал боль в коленях и плечах. Непонятно как она умудрялась сохранять устойчивое положение. Она засмеялась над моей дрожью и отчаянными попытками не упасть, но внезапно я добился своего.
– Теперь ты крути, – произнес я сквозь стиснутые зубы.
– Не могу!
– Крути, черт тебя побери! Давай, крути же!
Правая нога, которой я опирался на зеленый крут, стала подгибаться.
– Не могу!
– Флокс! – Я позволил моей голове соскользнуть по скользкому нейлону на ее бедре. От ее дрожащей груди исходил запах «Опиума» и пота. У меня появилась эрекция – уж простите за повторное упоминание кондиций моего пениса – и распирала хлопковые стены узилища, в которое он был заключен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77