– Значит, ты говоришь по-испански?– Конечно, – ответил Адриао.– Тогда зачем ты пересказывал мне содержание своей книги по-португальски? Я почти ничего не понял!– Потому что на этом языке говорят в Бадагасе. На другом языке я не смог бы объяснить тебе и десятой доли того, о чем говорил.– Что ж, ничего не поделаешь. Я понимаю по-португальски, но не понимаю тебя. С этим можно только смириться.Адриао снова улыбнулся, пожал мне руку и ушел.Я почти вбежал в свой номер, на ходу разделся и встал под теплый, успокаивающий душ. В мыслях моих царил беспорядок. То, что я называю «психологическим сомнением», терзало каждую клеточку моего мозга, проникало в каждый уголок сознания.Даже став взрослым, человек не до конца расстается с детством, вот почему мы смеемся, играем и развлекаемся. В нас так и не зарубцевался шрам изначального существования, в нашем сознании запечатлен образ невинного счастья, память о пребывании в раю. Вот отчего мы нередко сомневаемся, правильно ли себя ведем. Достаточно ли мы серьезны? Праведны ли наши поступки? Каким быть – нежным или твердым? Хватит ли нам в важную минуту уверенности в себе?Я искал философский камень – и в то же время флиртовал с бывшей любовницей, такое поведение серьезным не назовешь. Мне следовало сосредоточиться на том, чтобы определить свою цель, превратиться в ориентир для себя самого. Нельзя отвлекаться на пустые забавы, на воспоминания, затерявшиеся в обширных кладовых человеческой памяти, на сомнения, которыми полны дальние уголки человеческого разума. Считается, что мы используем свой мозг всего на один процент, а я всю жизнь безуспешно боролся, чтобы добиться показателя в пятнадцать или двадцать процентов.Но лившаяся мне на голову вода душа, теперь уже холодная, наделяла меня даром прозрения, ясновидения и шептала, что в мире есть лишь одна реальность, которую мы не должны упустить: любовь во всех ее проявлениях. Восторги любви, сексуальное наслаждение, ритуал ухаживания и соблазнения – вот что делает жизнь привлекательной, а все остальное – лишь фон, городской или сельский пейзаж. Мне ни в коем случае нельзя замыкаться в себе, закрываясь от жизни ради алчного накопления знаний. Я не могу позволить себе мыслить линейно, сухо, однобоко. Я не хочу становиться членом ложи с пирамидальной иерархией!От этой мысли мне стало жутко. Вот почему для меня были закрыты иные миры: я всегда боялся, что войти в них можно не иначе, как в тоге до пят, со знаком Марса на алой ленточке, в шапочке на голове и с полуулыбкой на губах. А затем сделаться частью ритуальной церемонии, превратиться в еще одного жреца этой параллельной церкви, под страхом сурового наказания приказывающей скрывать свои запретные тайны. Нет, нет и нет! Моя цель – открытие новых миров, формул счастливой жизни, но без собственничества, без всяких ограничений, без обязательств перед тайными обществами.Вот какие выводы я извлек (по одному или разом) из разговора с Адриао. Вот почему теперь пересматривал с критических позиций причины, из-за которых я оказался в Лиссабоне.Несравненно приятнее было думать о Виолете и Джейн. То, чему я у них научился, было намного ближе к моим идеалам, свободно от эгоизма, ревности, от слов «твое» и «мое», от тетраплегии Тетраплегия – паралич всех четырех конечностей.

страстей. Такой путь манил меня, потому что уводил прочь от нездоровых традиций жизни, полной насилия, угроз и поддерживаемой веками лжи. Религия, которую создает для себя человек, – это совокупность разочарований, мешающая вести здоровую жизнь, открытую мирозданию, полную гармонии и безграничного счастья.И все-таки мысль о новой встрече с магистром, посвящающим в тайны подземных миров, привлекала меня: вот возможность убедиться в существовании Бадагаса, этого подобия Атлантиды, спрятанного в Синтрийском лесу, под широким зеркалом деревьев, под величественными руинами того, что ценнее золота, – духовности. Возможно, Бадагас имеет выход к морю и продолжается под Атлантическим океаном. Я представил себе его счастливых обитателей…«Виолета, как же мне тебя не хватает!» – подумал я, и мой призыв был услышан: словно в ответ, зазвонил телефон, и это была она, Виолета.– Рамон, я хочу быть с тобой. Я удерживалась, не звонила ради твоего спокойствия, чтобы не нарушать твоего одиночества.– Я только что думал о тебе. Сегодня вечером я познакомился с Адриао.– Ну и как он тебе?– Немного чопорен, но что тут поделать?– Он таков, каков есть. Большего от него нельзя требовать. Ему много известно о философских странствиях, о потаенных мирах, и ты должен у него учиться. Об остальном не беспокойся.– Виолета, приезжай! А как дела у Джейн?– Она говорила, что собирается тебе позвонить, но отыскать тебя не так-то просто. Ты сказал «приезжай» или это я сама придумала? Не знаю, получится ли у меня.– Я жду тебя. Мне бы хотелось, чтобы ты отправилась со мной в Синтру, чтобы мы вместе искупались на Яблочном пляже.– А мне бы хотелось, чтобы ты открыл для себя нечто важное. Я от всей души этого желаю, но ты должен сделать все сам.– Послушай, Виолета, тут кое-что произошло. Впрочем, ты, наверное, уже сама знаешь. Когда я был в Асторге, мне рассказали, что там есть дом, где жила семья Фламелей.– Да, я знаю. Теперь они в Хорватии, в городке Макарска, хотя иногда перебираются на остров Хвар. А за домом присматривает их старая экономка.– Ты знаешь, что в этом доме была рукопись?– О чем ты?– О «Книге еврея Авраама».– В том доме? Невозможно! Рукопись хранится в надежном месте, в Голландии, точнее – в одном из музеев Амстердама.– А меня заверили, что теперь книга здесь, в Лиссабоне, в руках еврея по фамилии Канчес.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131