Меня побудило к этому не отсутствие цели, не страх того, что в будущем грядет хаос, не чувство, что рушится знакомая картина мира, – как у всех обычно бывает. Вместо этого я неожиданно явственно осознал, что жизнь – вовсе не уютный тесный мирок, как я считал, глядя на своих родителей. Мне пришло откровение, где будущее предстало не как продолжение абсолютно счастливого детства, но в виде ужасной гидры, выползающей из мглы. Ответственность, сексуальность, самосознание, искушенность, власть, самоопределение, смертность – эти абстрактные понятия, о которых писали в книгах, слились в одну злобную тварь с семью змеиными головами, от которой спастись было невозможно. И от страха перед ней я захотел себя убить. Помню, как по дороге в ванную я все твердил: «Хватит с меня, не могу больше…» Мне хотелось вспороть вены и растаять в забытьи – я уже представил, как хлещет кровь. Но в ванной я обнаружил, что с недавних пор отец стал пользоваться электробритвой, и поэтому пришлось прожить еще день – день, который принес мне смех Эми, потом ее дружбу и, наконец, ее любовь… Но после того ужасного откровения я так и не смог позабыть о гидре, что затаилась во мгле, а счастье всегда казалось весьма условным.
Должно быть, суицидальные наклонности коренились в моем одиночестве. В годы отрочества я ощущал себя ущербным, ненужным и незаметным. Над моими анекдотами никто не смеялся, я же злился на любую шутку в свой адрес, мои слова оставались без внимания, а присутствие – незамеченным. Я не был одаренным. Любознательным и начитанным – да, но отнюдь не вундеркиндом, а частые болезни помешали и физическому развитию.
На очереди старые обломки. В детстве я потому часто болел, что мама не пускала меня к другим детям. В итоге иммунная система так ослабла, что в детском саду ко мне липли все болезни. В больнице я лежал почти каждый месяц, а в три года чуть не умер – на двадцать пять лет раньше срока.
Но зачем я родился? Единственный разумный ответ – так захотели мои родители. Не будь у них этого желания, я бы никогда не болел, не читал бы книг, не хотел бы убить себя, не был бы неуклюжим или счастливым. Я бы не встретил Эми, не имел бы любовниц, не стал бы детективом. И не скользил бы по мокрой крыше оксфордской высотки поздним летним вечером, вопя от ужаса.
Вывод очевиден: я обречен умереть лишь потому, что моим родителям было угодно, чтобы я жил.
Это и есть смысл жизни?
На крыше
Я рванулся к люку, но пальцы лишь беспомощно ударились о мокрую раму. Тысячу мгновений этой первой секунды я верил, что смогу удержаться; но тело мое, с каждым мигом ускоряясь, сползало по серой черепице, по крутому гладкому скату, все быстрее и быстрее. В лицо хлестал ветер с дождем. Я цеплялся руками и ногами за мокрую черепицу, пытаясь удержаться, затормозить, но неумолимое скольжение продолжалось.
Пока брюки не зацепились за выступ в черепичной кладке.
Левое колено вздернулось, когда зажатая брючина задралась по ноге. Острый угол черепицы расцарапал кожу на икре; но все тело продолжало сползать, принуждая меня привстать. Я отклонился в сторону, чтобы не скатиться, но меня развернуло на сто восемьдесят градусов. После моей импровизированной гимнастики черепица выскочила. Я снова заскользил, на этот раз вниз головой на спине.
Я закричал.
Я знал, что до площади мне лететь около восьмидесяти футов, но все равно рефлекторно прикрыл голову руками. Попытался притормозить пятками, но крыша была слишком скользкой, и все мои усилия только усугубляли ощущение неизбежного падения и беспомощности. Я закрыл глаза и раскрыл рот, как ребенок, но не издал ни звука.
Уклон становился менее крутым – крыша начала слегка давить на плечи. К тому времени, когда я понял, что происходит, я уже сползал по более пологому участку. Я мгновенно прижал руки и ноги к черепице, хватаясь за нее как можно крепче. В этот миг, пока замедлялся спуск, я находился между жизнью и неминуемой смертью, между возрожденной надеждой и полным отчаянием. Я прижал подбородок к груди и смотрел на удаляющуюся верхушку конуса крыши, пока постепенно не перестал съезжать и не уперся плечами в твердый край.
Я так испугался, что едва дышал. Я смотрел на свои бледные пальцы, вцепившиеся в черепицу, ощущал, как выгнулись ступни в туфлях. Одежда насквозь промокла под проливным дождем. В просвете между согнутыми в коленях ногами я видел темное небо. Я немного расслабился и опустил голову назад, чтобы снять напряжение в шее. Но там, где ожидался бортик крыши, оказалась пустота, а через секунду по моему следу пронеслась выпавшая черепица и стукнулась о левый ботинок.
Меня охватила паника.
Я вскрикнул от неожиданности, из-за чего моя хватка ослабла. Через мгновение черепица стукнула меня по руке, и я рефлекторно ее отбросил. Не имея твердой опоры, я стал ерзать из стороны в сторону и звать на помощь. В последней попытке спастись я принялся отчаянно шарить вокруг в поисках хоть чего-нибудь, за что можно удержаться.
Я почувствовал, что тело сползает через край. Но беспорядочные движения рук спасли меня: локоть застрял в водосточном желобе, и этого оказалось достаточно, чтобы прервать движение. Грудь и горло разрывались от невыносимого давления. Я посмотрел себе под ноги и увидел: соскользни я хоть на дюйм дальше, я бы уже разбился насмерть.
Я хотел двинуться, но мужество покинуло меня. Нужно было сделать хоть что-то, но мышцы словно превратились в воду, в размокшую под дождем бумагу. Казалось, первым же порывом ветра меня сдует вниз. Тело не подчинялось слабым командам мозга.
Я закрыл глаза, подставив лицо дождю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77