Время от времени он разламывает крекер прямо над ней и, втирая крошки ей в одежду, смеется и говорит, как глупо она выглядит. Но стоит ей начать корчиться, стонать или трясти головой, он останавливается и снова заводит свою извинительную мантру.
Когда крекеры заканчиваются, он берет в руки нож.
– Кроме тебя я никого не люблю, – говорит он. – Правда. Никого-никого…
И начинает водить лезвием вокруг ее груди, затем ниже, у промежности, приостанавливаясь на особо привлекательных для себя местах; затем проходится вдоль ее ног и рук, медленно, осторожно. Я не могу разглядеть, прикасается ли он к ее коже, или держит нож в миллиметре, не давая ей почувствовать себя в безопасности. Он подносит нож прямо к ее лицу, и я вижу, что лезвие кожи не касается, но останавливается в дюйме от глаз.
– Если ты меня бросишь, я тебя, на хуй, убью… Только проболтайся мне…
Он поигрывает лезвием у рта Эми, почти касаясь кончиком ножа ее ноздрей. Малейшее нажатие – и хлынет кровь. Но этого не происходит. Его движения становятся более угрожающими, подчеркивая намерение, затем он подбрасывает нож, как палку, и ловит за рукоятку.
– Ты, блядь, просто нудная корова. На тебя, блядь, ни один хуй не шевельнется. Но если ты свалишь, я сделаю так, что на тебя ни один мудак и не взглянет.
Видимо, дело близится к финалу. Он срезает веревки, она сворачивается калачиком и содрогается в беззвучных рыданиях. Спустя некоторое время она решает, что все позади, и осторожно отклеивает изоленту, вздрагивая от боли, когда вырываются волосы. Но у него еще кое-что на уме. Он снимает спортивные штаны, остается в черных плавках и, вынув дряблый кусок плоти, помахивает им перед ней. Ее начинает трясти, а он ребячливо кривляется: «Видишь? Больше не увидишь!» Она не реагирует. Тогда он пожимает плечами и начинает мочиться на кровать рядом с ее головой, брызги летят на ее волосы и шею.
Оттолкнув его, она в ярости срывается с места.
– Псих ебанутый!
– Ты ж так любишь, лапуль.
– Пошел на хуй!
– Сейчас, только покурю.
– Пошел на хуй, я сказала!
Он понимает, что ситуация вышла из-под контроля, и унижение не позволяет ему ни продолжать в том же духе, ни извиниться. И он переводит струю на ковер, затем, засунув пенис обратно, натягивает штаны и выходит из спальни. В дверях он останавливается и делает попытку вернуть себе статус хозяина положения:
– Вызови уборщицу, и чтобы все тут сверкало. Пока.
Как только он уходит, ее выворачивает всухую. Она берег простыню и, как полотенце, прикладывает к волосам, долго вытирает голову, но тщетно. Она трет снова и снова, пытаясь избавиться от следов и запаха мочи. Потом, видимо, вспомнив, что за ней наблюдают, роняет простыню и быстро подходит к камере. Глаза у нее красные, лицо исказила гримаса отвращения, но на губах блуждает загадочная улыбка.
Рука приближается к объективу, и картинка исчезает сначала в бело-розовом, потом в белом шуме.
Грохочущий киборг
От Агентства до площади Св. Гила, на которой проходит ярмарка, мы добрались минут за пятнадцать, повторив тот же маршрут, что и в понедельник утром. Единственное различие в том, что сейчас мы переоделись санитарами. Смерть отыскал на складе два зеленых комбинезона и заполнил черный медицинский саквояж оборудованием, не имеющим отношения к медицине. Когда мы свернули на дорогу, ведущую к моей бывшей могиле, я поделился своими чувствами по поводу того, что увидел в офисе Шефа.
– Всех свели к документам, файлам, числам… – начал я. – Это так безлично. Если всех представить в виде набора фактов, разницы между которыми почти не видно, жизнь теряет смысл.
Смерть посмотрел на меня пристально, отчего мне стало неуютно и неловко, и я поспешил продолжить речь.
– Конечно, я плохо помню, каким был при жизни, но то, что я все-таки помню, для меня многое значит, даже теперь. Я не просто элемент статистики.
– Понимаю тебя, – кивнул он сочувственно. – Более того, я нахожу наши действия по отношению к клиентам все более недостойными… Случай с сегодняшним клиентом лучшее тому подтверждение. Его умерщвление кажется мне излишне жестоким.
* * *
Добравшись до кладбища, мы увидели, что над домами полыхает желтое зарево. По мере уплотнения толпы свет становился ярче. Люди толкались, прокладывая себе дорогу, или же беседовали небольшими группами. Всех затягивало в воронку главной площади – та же участь постигла и нас. На углу маячила высокая спиральная горка, похожая на шпиль затонувшего собора. По ее деревянному желобу, соединявшему небеса с адом, нескончаемым потоком неслась безвольная масса человеческих тел. Хозяин аттракциона, пожилой человек с лицом, напоминающим орех и сплошь покрытым бурыми печеночными пятнами, зазывал прохожих «прокрутиться».
– Смотри внимательно, – приказал мне Смерть. – Он может быть где угодно.
И я стал вглядываться в сотни незнакомых лиц в надежде различить среди них одно-единственное. Часть людей забралась внутрь «Грандиозной дискотеки на круге», как пафосно назывался двухэтажный волчок, взбалтывавший людей в одно сплошное месиво. На втором этаже собрался круг сквернословов, которые, ошалев от мелькающих разноцветных огней, клубов дыма и грохочущего ритма, извергали оскорбления на скачущую внизу толпу. Другая часть людей зачерпывалась небольшими ковшиками и взмывала в вечернее небо на огромном искрящемся огнями колесе. Их отчаянные крики заглушались вибрирующим ревом допотопного генератора, гулом толпы и несмолкаемой музыкой. Еще часть затянул в себя трясущийся круговорот из музыки и света под названием «Вальсор». Руки служителей обнимали всех подряд за бедра, хватали за шею, влюбленных прижимали друг к другу еще теснее, заставляя людей сходить с ума от удовольствия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77