Так что я записался туда, подыскал себе квартиру и ушел из дома… Тогда же я впервые влюбился. У меня все было четко спланировано: я хотел жениться на подруге детства, мы снимали бы квартиру, родили бы одного ребенка, жили бы душа в душу, а в свободное время я бы чинил часы и читал книги. Как я был наивен.
В отличие от моей мамы. Я навсегда запомнил ее прощальные слова, когда стоял у порога с чемоданом в одной руке и магнитолой в другой.
– Дома тебе всегда рады, – сказала она.
С выбором карьеры я ошибся. Три года подряд я только и делал, что варил кофе, терпел насмешки студентов и туристов и зарабатывал синяки на дежурствах в ночных клубах. Но более всего я ненавидел атмосферу повиновения и подчинения – удушающую и унизительную. Так что никто не удивился, когда в третью годовщину службы я вручил начальству каску вместе с рапортом об отставке.
Служба в полиции породила во мне чувство собственной неполноценности, тупости и ранимости. Мне казалось, что я обманул и свои ожидания, и ожидания родителей. Мне казалось, что с той поры меня будут подстерегать неудачи во всем.
В год отставки кончилась и моя первая любовь. Жизнь бьет каждого, но для наивных приберегает особо изощренные пытки. Я просто не мог вынести того, что моя девушка ушла. И не вынес: оставил квартиру, все продал, потерял связь с родителями. И вскоре мой разум расплавился.
Зомби я стал задолго до смерти. Полгода пьянствовал и влачил жалкое существование, никем не видим, никем не узнаваем. Я погрузился в состояние добровольной амнезии – не помнил, кто я, откуда, к чему стремился. Я забыл, как это – чувствовать и разговаривать. Память представляла собой обрывки чужих слов, непонятно где и когда подобранных. «Подними зад и найди работу… Бесчувственный какой-то… Приживала… Не унывай – может, все обойдется… Вам помочь?» До сих пор не знаю, как выкарабкался из этого кошмара. Должно быть, кто-то помог – из зыбучих песков не выбраться без ветки или чьей-то твердой руки.
После пережитого я необратимо изменился – сжался в маленький клубок отчаяния. Больше от меня ничего не осталось, и я оберегал этот клубок из последних сил. И вместе с тем он заставлял меня переживать стыд и полнейшую никчемность, так что домой я вернуться не мог.
Следующие пять лет я работал там, где можно оставаться незамеченным. Какое-то время обслуживал уборные, вычищал нескончаемые следы дерьма и мочи, довольный тем, что внешняя деятельность адекватно отражает внутреннее состояние. Работал ночным дворником – все так же отрезанный от жизни, все так же пытаясь отмыть, отдраить нескончаемую грязь. Два года был уборщиком в конторе – подбирал ненужные обрывки чужих жизней, переваривал их, выбрасывал… И мой клубок отчаяния постепенно, мучительно стал распутываться. Я сделал первый робкий шаг из темноты навстречу свету. Впервые за много лет я принял жизнеутверждающее решение и стал официантом в ресторане, куда обычно ходили мои родители. Я надеялся на чудо, ожидая, что они найдут меня и примут ту иссохшую оболочку, которая от меня осталась.
И в тот месяц, когда мне исполнялось двадцать шесть, под конец долгого нудного вечера я услышал голос матери. Она окликнула меня по имени. Обведя взглядом зал, я увидел, как она настороженно приближается ко мне. Я оцепенел. Вся та скорбь, что я запер внутри себя, растеклась по венам, и по телу пробежала судорога. Я стоял как вкопанный и не знал, бежать или остаться – но застывшие обрывки прошлого смерчем обрушились на меня, и я упал. Лежал на полу ресторана и плакал впервые за много лет. А мама присела рядом, взяла меня за руку и стала нежно потирать мой большой палец.
Набравшись смелости, я поднял взгляд и увидел в ее глазах столько гнева и сострадания, что онемел и замер, дожидаясь, когда она первая нарушит затянувшееся молчание. Рядом стоял заметно постаревший отец, его лицо казалось тяжелой безучастной маской.
– Я думала, тебя уже нет в живых, – наконец промолвила она.
У папы лицо смягчилось.
– Я просто… уходил, – ответил я.
Вопреки опасениям, родители не стали меня упрекать или осуждать. Просто отвели домой и предложили небольшую сумму денег, чтобы я мог заняться чем-нибудь по душе. Я чувствовал себя обязанным отплатить за великодушие, поэтому сразу пустил деньги в дело. Через отцовских знакомых снял офис с матовой стеклянной дверью, дал рекламу в «Желтых страницах» и стал ждать звонков. Я уверял себя в том, что все еще разгребаю дерьмо, подметаю улицы и помогаю людям. Я убеждал себя, что принял самое разумное решение и что в любой момент могу спрятаться. Однако на самом деле это решение, как и большинство других, было сиюминутным порывом, и к тому же я не сумел придумать ничего другого.
Я стал частным детективом.
* * *
На свете мало честных людей, и без работы я сидел редко. Мужья нанимали меня шпионить за неверными женами, жены – за неверными мужьями, начальники – за жуликоватыми служащими, администраторы – за конкурентами, шпионящими за ними. Адвокаты нанимали шпионить за всеми подряд. Идеальная работа для одиночки.
В некоторых делах были замешаны деньги, в большинстве других – секс. Мне это было по душе, я уже упоминал, что любил наблюдать. Что же я видел? Я видел людей, которые трахались в туалетах, вставляли в ванной, спаривались в супермаркетах, сношались на сеновалах, кувыркались на кладбищах, любились в лесу, венерились в искусственных мехах, пыхтели на парковках и корячились на кроватях.
Я ощущал себя персонажем из романа Ежи Косински. Разумеется, я был обычным вуайеристом, но, так сказать, с лицензией. И не спешите осуждать вуайеризм, пока сами не попробуете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77