Я сидел в темноте за своим столом и размышлял о тайнах. Неужели тайны сродни тоннелю в царство грез, где человек управляет развитием событий?
Вечером я рванул в аэропорт встречать дочь. Прилетела она взволнованная и довольная, в мексиканской одежде. Она сказала, что люди, присылающие маме книги на рецензию, не желают оставлять ее в покое. Дейна ежедневно получает большие толстые романы, пишет рецензии, копирует их на микрофильмы и отправляет в секретный архив. Жалуется на издерганные нервы, на периоды глубокой умственной усталости. Стеффи она сказала, что хочет покончить со шпионажем и начать нормальную жизнь.
Утром я рванул в Глассборо на дополнительное обследование, рекомендованное моим врачом – на ферму «Осенняя жатва». Важность подобного события прямо пропорциональна количеству выделений организма, которые вас просят собрать для анализа. Я вез с собой несколько пузырьков, и в каждой содержались какие-нибудь скорбные отбросы или выделения. Отдельно, в бардачке, покоился зловещий пластмассовый медальон, который я благоговейно поместил в три вложенных друг в друга мешочка и крепко завязал. Там хранился мазок самого сокровенного из всех отбросов – то, на что дежурные лаборанты должны взирать с таким же почтением, смешанным с трепетом и ужасом, с каким мы стали в последнее время относиться к экзотическим религиям мира.
Но сначала следовало отыскать само учреждение. Оказалось, оно находится в функциональном здании из светлого кирпича, одноэтажном, с выложенными плитами полами и ярким освещением. Зачем кому-то понадобилось назвать подобное место фермой «Осенняя жатва»? Быть может, попытка нейтрализовать бездушность блестящих точных приборов? Неужели при помощи необычного названия нас можно одурачить, заставить поверить в то, что мы живем в преканцерозную эпоху? Какой диагноз могут нам поставить в учреждении под названием ферма «Осенняя жатва»? Коклюш, круп? Легкая форма гриппа? Привычные, знакомые хвори обитателей старого дома на ферме, требующие постельного режима и глубокого массажа грудной клетки с применением успокаивающей мази «Викс». Может, кто-нибудь почитает нам вслух «Дэвида Копперфильда»?
У меня были дурные предчувствия. Образцы мои забрали, а меня посадили за консоль компьютера. В ответ на вопросы, появлявшиеся на экране, я принялся мало-помалу выстукивать историю своей жизни и своей смерти. Каждый ответ порождал новые вопросы в неумолимой прогрессии основных и дополнительных математических множеств. Я трижды солгал. Мне выдали просторный балахон и браслетик с номером. Потом отправили по узким коридорам на обмер и взвешивание, анализ крови, энцефалографию, фиксацию потоков, текущих сквозь мое сердце. Они сканировали и зондировали то в одном кабинете, то в другом, и каждое тесное помещение казалось чуть меньше предыдущего, чуть больше раздражало: свет был все ярче, человеческой мебели – все меньше. Каждый раз – новый лаборант. Каждый раз – безликие пациенты в лабиринте коридоров, товарищи по несчастью, переходящие из кабинета в кабинет, одетые в одинаковые балахоны. Никто не здоровался. Меня привязали к доске, напоминающей детские качели, перевернули вниз головой и минуту продержали в таком положении. Из стоявшего рядом аппарата появилась распечатка. Меня поставили на бегущую дорожку и велели бежать, бежать. На бедрах закрепили ремнями приборы, к груди присоединили электроды. Кто-то сидел за консолью и печатал, передавая сообщение машине, которая должна была сделать мое тело прозрачным. Я слышал завывание магнитного ветра, видел вспышки северного сияния. Люди брели по коридору, словно неприкаянные души, неся в высоко поднятых руках мензурки с собственной мочой. Я стоял в кабинете размером с чулан. Мне велели держать один палец у себя перед носом, закрыв левый глаз. Стена исчезла из виду, вспыхнул яркий свет. Они хотели помочь мне, спасти меня.
В конце концов, снова одевшись, я сел по другую сторону стола от нервного молодого человека в белом халате. Он изучал мое досье, бормоча, что он тут недавно. Я с удивлением обнаружил, что этот факт меня нисколько не огорчает. По-моему, я даже успокоился.
– Когда будут получены результаты?
– Результаты получены, – сказал он.
– Я думал, мы поговорим на общие темы. По-человечески. О том, что недоступно машинам. А через два-три дня, наверно, будут готовы точные цифры.
– Цифры готовы.
– А я, по-моему, еще не готов. Вся эта блестящая аппаратура немного выбивает из колеи. Нетрудно предположить, что после такого обследования может заболеть даже совершенно здоровый человек.
– С какой же это стати кто-то вдруг заболеет? Нигде больше нет таких точных испытательных приборов. Для анализа данных у нас имеются самые современные компьютеры. Эта аппаратура спасает людям жизнь. Уверяю вас, я видел, как это происходит. У нас есть оборудование, которое работает лучше новейших рентгеновских аппаратов и сканирующих устройств УЗИ. Мы заглядываем в человека глубже и точнее.
Казалось, он обретает уверенность. Этот парень с кротким взглядом и скверным цветом лица напоминал мне мальчишек, что стоят в супермаркете возле кассы и кладут товары в пакеты.
– Обычно мы начинаем следующим образом, – сказал он. – Я задаю вопросы на основе распечатки, а потом вы отвечаете в меру своих возможностей. Когда мы всё закончим, я отдам вам результаты в запечатанном конверте, а вы передадите их своему врачу, когда придете на платную консультацию.
– Отлично.
– Отлично. Обычно мы начинаем с вопроса, как вы себя чувствуете.
– На основе распечатки?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114