Такая схема расположения не только практична, но исключает конфронтацию, лейтмотив сексуальной агрессивности, характерный для стоянок на многолюдных улицах больших городов, где автомобили пристраиваются друг к другу сзади.
Марри утверждает, что можно испытывать тоску даже по тому месту, где находишься в данный момент.
Двухэтажный мир обыкновенной главной улицы. Скромный, благопристойный, коммерческий на свой неспешный лад, на довоенный, с остатками довоенных архитектурных деталей, сохранившимися на верхних этажах, в медных карнизах и окнах со свинцовыми стеклами, в похожем на амфору фризе над входом в дешевую лавчонку.
Он побудил меня придумать «Закон Руин».
Я сказал Марри, что Альберт Шпеер хотел возводить сооружения, которые будут прекрасно ветшать и разрушаться, наподобие величественных римских руин. Ни тебе ржавых корпусов, ни трущоб с покореженными стальными конструкциями. Он знал: Гитлер одобрит все, что наверняка будет изумлять потомков. Шпеер нарисовал одно имперское административное здание, которое предстояло построить из специальных материалов, делающих возможным романтическое разрушение – изобразил рухнувшие стены, полуразвалившиеся колонны, увитые глициниями. Разрушение – неотъемлемая часть созидания, сказал я, а это значит, что принцип жажды власти подкреплен некой ностальгией или же стремлением создавать то, по чему будут тосковать грядущие поколения.
Марри сказал:
– У меня нет никакого доверия к чужой ностальгии – я доверяю только своей. Ностальгия есть плод неудовлетворенности и гнева. Это разрешение споров между прошлым и настоящим. Чем сильнее ностальгия, тем короче путь к насилию. Война есть форма, которую принимает ностальгия, когда людей вынуждают говорить добрые слова о своей стране.
Погода промозглая. Я открыл холодильник, заглянул в морозилку. Полиэтиленовая пленка, удобная обертка для недоеденных припасов, пакеты на липучке с печенкой и ребрышками, поблескивающие кристалликами ледяной корки, издавали странное потрескивание. Сухое, холодное шипение. Словно какой-то элемент распадался на составные части, превращался в пары фреона. Жутковатые помехи, назойливые, но почти подсознательные: я вообразил зимующие души, некую форму жизни, погруженную в зимнюю спячку, только приближающуюся к порогу восприятия.
Поблизости никого. Я подошел к прессу, выдвинул ящик и заглянул в мешок для отбросов. Влажный куб из полураздавленных жестянок, одежных вешалок, костей и прочего мусора. Бутылки разбиты, картонные коробки сплющены. Цвета изделий сохранили первоначальные яркость и насыщенность. Сквозь слои прессованного растительного вещества просачивались жиры, соки и вязкие жидкие отходы. Я чувствовал себя археологом, собирающимся рыться в найденной куче обломков каменных орудий и разнообразного пещерного хлама. Дениза спрессовала дилар почти десять дней назад. Ту партию отбросов почти наверняка уже вынесли из дома и забрали. А если нет, то прессующий плунжер, несомненно, уничтожил таблетки.
Это оправдывало мои попытки поверить в то, что я попросту коротаю время, ковыряясь в отбросах от нечего делать.
Я отогнул манжеты мешка, освободил защелку и вынул мешок. Зловоние с потрясающей силой ударило в нос. Неужели все это наше? Принадлежит нам? Неужели это создали мы? Я отнес мешок в гараж и вывалил содержимое. Спрессованная куча смахивала на ироническую модерновую скульптуру – массивную, приземистую, пародийную. Я ткнул в нее рукояткой граблей, потом разбросал все по бетонному полу и принялся изучать предмет за предметом, одну бесформенную массу за другой, удивляясь, почему чувствую себя виноватым – человеком, вторгающимся в чужую личную жизнь, раскрывающим интимные, а может, и постыдные тайны. Трудно не смутиться при виде некоторых вещей, приговоренных к безжалостному уничтожению мощным аппаратом. Но почему я чувствую себя семейным соглядатаем? Неужели мусор – штука настолько личная? Может, в нем кроются следы чьей-то пылкой страсти, свидетельства глубоко скрытой горячности чьей-то натуры, ключи к постижению тайных желаний, унизительных пороков? Неких привычек, фетишей, пристрастий, наклонностей? Неких поступков, совершаемых в одиночестве, особенностей поведения? Я нашел рисунки цветными карандашами – изображения фигуры с пышной женской грудью и мужскими гениталиями. Нашел длинный кусок бечевки с рядом узлов и петель. Поначалу казалось, что узлы вязали наобум. Присмотревшись, я решил, что обнаружил сложную взаимосвязь между размером петель, видом узлов (одинарные или двойные) и расстоянием от узлов с петлями до узлов без петель. Какая-то оккультная геометрия или символическая гирлянда навязчивых идей. Нашел банановую кожуру с тампоном внутри. Быть может, такова темная изнанка потребительного сознания? Наткнулся на отвратительную комковатую массу волос, мыла, ушных тампончиков, раздавленных тараканов, ватных колечек для мозолей, стерильных бинтов, испачканных гноем и свиным жиром, обтрепанных зубных ниток, сломанных стержней от шариковых ручек, зубочисток с сохранившимися на них кусочками пищи. Лохмотья мужских трусов со следами губной помады – вероятно, сувенир из мотеля «Грейвью».
Но нигде ни следа разбитого желтого пузырька, ни остатков блюдцевидных таблеток. Ничего страшного. Я стойко выдержу все, что мне предстоит, без помощи химических препаратов. Бабетта сказала, что дилар – золото дураков. Она права, Винни Ричардс права, Дениза права. Они мои друзья, и они правы.
Я решил еще раз пройти обследование. Когда результаты подготовили, я пришел к доктору Чакраварти – в его кабинетик в медицинском центре.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114