– Так-так… сакаи… это когда берут жирного тунца и…
– Сакаи – это туземное племя в джунглях Таиланда – все динозавры, все орнитомимы. Легенда гласит, что воину из племени сакаи можно отрубить голову, и через семь дней она отрастет. Как и большинство легенд, эта звучит смехотворно. Однако, как и в большинстве легенд, в ней только доля легенды. А правда здесь в том, что женщины племени сакаи способны регенерировать свои хвосты.
– Как ящерицы, – вставляет Норин. – Более или менее.
Одри кивает:
– Процесс очень медленный и болезненный, но их клетки делятся, причем с поразительной скоростью. Я выдвинула гипотезу на предмет того, нельзя ли взять часть этих клеток, ввести их в пораженный СМА позвоночник и посмотреть, не помогут ли они Джеку восстановить нервы, требующиеся для ходьбы.
Что ж, по крайней мере, это подтверждает тот факт, что я еще не совсем ополоумел – что я действительно видел, как Джек встает со своего кресла, прежде чем рухнуть на землю. Его ноги работали – и радикальное лечение Одри было, должно быть, тому причиной.
– А женщины сакаи? – спрашивает Хагстрем. – Откуда вы их брали?
Норин грустно качает головой. Она поражена тем, что он все еще сам не догадался.
– Девушки с фабрики звезд, Нелли. Вот зачем мы все это затеяли.
«Пожилая дама на корабле, – сказала мне девушка в доме Опа-Локи. – Пожилая дама на корабле отрезает нам хвосты». Они использовали этих девушек для медицинских экспериментов.
– Джек, однако, погиб, – замечаю я. – Замечательно, что вы были его доктором и все тому подобное, но какое отношение это имеет к Норин?
Не успеваю я задать свой вопрос, как Норин уже в слезах корчится на полу, а мы с Нелли чуть не сталкиваемся лбами, подбегая ей помочь. В самый последний момент я уважительно отношусь к его статусу жениха и отступаю, а Нелли притягивает Норин к себе, обхватывая хвостом и руками ее гибкое тело. Ряд красных точечек пробегает по всей длине ее позвоночника, крошечные капельки крови бросаются в глаза на фоне чешуек. Места инъекций.
– Прости меня, Нелли, – рыдает Норин у него на груди. – Я должна была тебе сказать. Знаю, я должна была тебе сказать.
– СМА – наследственное заболевание, – негромко произносит Одри, сразу все проясняя. – Оно часто протекает в семьях. Норин почувствовала первые симптомы больше года тому назад, и если бы мы не продолжали терапию, она бы уже к зиме сидела в инвалидной коляске.
Прежде чем у меня появляется возможность поддержать Норин, утешить ее или принять еще какую-либо из полагающихся в таком случае мер, громовой грохот сотрясает яхту, весь мир переворачивается с ног на голову, и мы отправляемся в полет. Каюта дает крен на девяносто градусов, и на долю секунды меня посещает мысль: «Не знал, что потолки могут так быстро вертеться». А потом моя голова врезается в пол, и чернота глотает меня с потрохами.
15
– Рота, подъем! Вставай же, черт побери!
Кто-то отвешивает мне пощечины. Кто-то напрочь не понимает – нет мудрости в том, чтобы отвешивать мне пощечины. Кто-то здесь сам хочет славно заполучить.
Я резко встряхиваюсь и сажусь прямо, размахивая руками по сторонам, надеясь хоть по кому-нибудь попасть, но как только я начинаю этим заниматься, моя голова тут же выдает предупредительную вспышку боли. Боль примерно как после недельного кутежа, но я решительно не могу вспомнить ни этого самого кутежа, ни даже употребленного листика базилика. С другой стороны, если я и впрямь находился в недельном заглоте, никаких воспоминаний у меня быть и не должно.
– Ты головой ударился. – Это Хагстрем – я узнаю голос и запах, совсем рядом. Я пытаюсь открыть глаза, а затем понимаю, что они уже открыты. Тьма всеобъемлюща – лишь скудная щелка света проникает в дверь в дальнем конце помещения. Дверь почему-то кажется мне расположенной в потолке.
– Черт, как болит…
– А ты попробуй еще руками помахать, – предлагает мне Нелли. А затем, то ли желая меня подстегнуть, то ли просто выдавая интересную информацию, добавляет: – Мы тонем.
Тут слепящая боль в голове резко отходит на второй план, и я начинаю двигаться. С трудом встаю на ноги, пока вода заливает мне лодыжки, подбираясь к коленям. Я слышу громкий плеск, точно здоровенный кран открыли в гигантскую раковину. Это бульканье Атлантического океана, стремительно наполняющего корпус яхты.
– Норин без сознания, – говорит мне Хагстрем. – Одри ее наверх потащила…
– Я помогу… идем…
Выбираясь из каюты, мы лезем куда-то наверх под углом градусов в пятьдесят, используя холодильник и привинченную к полу мебель в качестве поддержки. Снаружи оказывается Норин, крепко прижатая к груди Одри. Ее худощавое тело давит своим весом на миниатюрную, пожилую гадрозавриху.
Я беру ее за руки, а Хагстрем и Одри – за ноги, и вместе мы продолжаем наш нелегкий путь вверх по склону, выбираясь на палубу «Могучего клюва».
Дым тянется от левого борта – или от правого? – черт, короче, с левой стороны корабля, бушующий там костер то и дело выбрасывает в воздух языки пламени. С моего наблюдательного пункта я могу различить только самый верх пролома в корпусе яхты, зато прекрасно слышу, как судно с каждой секундой набирает все больше и больше воды.
– Топливные баки? – спрашиваю я у Хагстрема. – Эта бандура сейчас рванет?
Но он мотает головой и указывает в другой конец судна.
– Топливные баки вон там. А тот огонь от того, что обычно взрывным устройством зовется.
Вот тебе и на. Бомба. Куда же, черт возьми, подевалось легендарное неумение Талларико по этой части? Похоже, кто-то из его людей все-таки прикинул, как соединить проводок А с разъемом Б.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115