Папаша Джека владел бакалейным магазином на Вермонт-авеню, в том районе Лос-Анджелеса, который теперь зовется Корейским городом. Прокатись по той улице сегодня, и будешь счастлив, если за двадцать кварталов увидишь хотя бы две вывески на английском. Но даже эти две обычно вешаются, чтобы порадовать немногих европеоидов, которые заезжают туда перекусить. А когда мы с Джеком там росли, в этих кварталах проживало смешанное общество – как этнически, так и видово. Азиаты, латиносы, черные – не имело значения, если только у тебя имелся хвост и тебе не лень было помахать им в нужное время и в нужном месте.
Магазин под названием «Продукты Дугана» представлял собой небольшое, но людное заведение, куда все местные жители заходили за запасами трав два-три раза в неделю. А Гарольд Дуган – Хэнк для его жены, Папаша для Джека и, по ассоциации, для меня – славно этим магазинчиком заправлял. Он знал всех по именам, знал, кто где работает, а также, естественно, у кого какие хобби и личные предпочтения. Если миссис Дательо приволакивалась в среду, он держал наготове ее излюбленный пастернак; если же была суббота, он готовил отдельные веточки кинзы. Главное помещение магазина занимало не более шестисот квадратных футов, но задняя комната – особая территория – имела полки от пола до потолка со специями всех вкусов и воздействий, каждые два дня пополняясь. Не иначе как влажная мечта гербаголика и одновременно его кошмар. Десятиколесные грузовики подкатывали к разгрузочным платформам и сваливали туда одну упаковку товара за другой. Мы с Джеком помогали втаскивать поддоны в магазин, где работники Хэнка одобрительно похлопывали нас по головам, бросали в нашу сторону несколько баксов и забирали поддоны дальше.
Джек был чертовски крупным пацаном. Копна его волос свисала по всем сторонам, а челка почти закрывала глаза. Позднее я узнал, что его папаша вступил в пререкания с производителем париков в фабричной мастерской, где он покупал семейные личины, и не хотел стричь сыну волосы, пока не убедился в том, что их можно заменить, но в то время мне просто казалось, что на голове у Джека «крутой хаер». Еще бы – ведь это были семидесятые.
Раз Джек был гадрозавром, а я велоцираптором, по всем правилам мы вроде бы должны были болтаться с разными компаниями. Но там, где мы жили, все обстояло совсем не так – ты дружил с тем народом, который тебе нравился, и все было путем. Я знал уйму пацанов-рапторов, которые ходили в мою школу, и большинство из них скорее плюнули бы тебе в морду, чем сказали доброе слово. Не знаю, почему так выходит, но в личном деле моего вида оказывается очень мало благоприятных записей, когда речь идет о вежливости и гостеприимстве. Возможно, если бы Кастер был не раптором, а орнитомимом, дела в Малом Бигхорне пошли бы куда лучше.
Почти все время мы раскатывали по Лос-Анджелесу на великах с полного благословения наших родителей, которые либо были вполне довольны безопасностью всех окрестностей, либо просто не слишком заботились о нашем благополучии. Несмотря на целую кавалькаду приключений, в нынешние времена поджидающую как туристов, так и бизнесменов в дебрях Большого Лос-Анджелеса, тогда пацанам в целом почти нечем было заняться. В парках заправляли бродяги, в музеях все было сухо и тускло, а кинотеатры в ту пору ломились от слишком длинных эпосов или невнятных психодрам. Даже тогдашние мультики пролетали где-то у нас над головами. Оставались только велики и бесконечная езда.
Впрочем, это вовсе не значило, что мы то и дело не спрыгивали со своих коней для разнообразных проказ. На двоих мы знали все фокусы из книжки, а остальное схватывали просто на лету. Джек обычно брал на себя творческую часть, а я устранял возникающие проблемы. Вместе мы могли нешуточно огорошить даже самого самоуверенного взрослого мужчину из всех, что жили по соседству.
Большинство этих проказ были сущими мелочами, дурачествами, затеянными, чтобы вызвать досаду у их объектов и, может статься, извлечь смешок-другой из наших зевак. Помню, однажды мы тайно преследовали местного ловца бродячих собак – налоговая база была в то время достаточно солидной, чтобы позволять подобные вольности, – и дождались, пока его грузовик будет полон лающих, корчащихся псов, пытающихся когтями прорвать себе путь на свободу. Когда же он в очередной раз остановился, чтобы изловить в проулке новую дворнягу, мы прокрались к задней части грузовика, залезли туда и отперли все клетки. Наружную дверцу мы так и оставили закрытой, но позволили животным свободно бродить внутри и лизать нас шершавыми языками в знак благодарности. Нам с Джеком пришлось не на шутку потрудиться, собирая всех псов в кучу, пока они скребли у себя за ушами и разыгрывали «трубку мира» с куском принесенной нами веревки. Наконец маленькая грузовая зона размером шесть на двенадцать была доверху накачана собачьим адреналином.
Когда ловец бродячих собак вернулся с места последней баталии и открыл заднюю дверцу, чтобы запихнуть куда надо свою добычу, маниакальная масса шерсти и смрадного дыхания вылетела из грузовика, валя его на землю, топча его тело сотней грязных мохнатых лап. Мы с Джеком сумели кое-как выбраться наружу во время общей сумятицы, дыша на всю катушку и надеясь, что даже если тот мужик нас заприметил, он все равно будет в таком шоке, что дважды два четыре вместе не сложит.
Большинство наших проделок были совершенно заурядного типа «позвони на вокзал и скажи, что он щас рванет». А потому наказания, если до них вообще доходило, оказывались всего лишь несколькими днями без телевизора и тому подобными мелочами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115