По мере того как она взбиралась по ступеням деревянной винтовой лестницы, запах усиливался. Девушка поскреблась в старую дубовую дверь и услышала певучий голос миссис Нидл, приглашавший ее войти.
Старуха стояла в середине круглой комнаты с множеством окон. Толстые стены подпирались могучими деревянными балками. Странная комната разделялась на части ширмами из плотного шелка. В стены были врезаны полки, видимо сооруженные специально для миссис Нидл. На полках в три ряда стояли глиняные горшки с аккуратными табличками. Несмотря на жаркий день, в камине горел огонь.
– О, малышка! Ты пришла скорее, чем я ожидала. Садись-ка сюда. Сейчас я налью тебе чашечку травяного чая.
Эванджелина кивнула и вслед за хрупкой старой женщиной прошла в «гостиную», находившуюся у огромного камина. «Спальня» была расположена в алькове. Остальное пространство было занято травяной лабораторией. Пока миссис Нидл заваривала чай, Эванджелина подошла к одной из полок и начала рассматривать горшки с ярлыками. «Толченые имбирные ягоды», «Розовые лепестки», «Корень иринго», «Семена джамарика» и множество других неслыханных названий. Тут же находилось несколько маленьких жаровен, на которых стояли крохотные горшочки. Один из них сильно пах розами. Эванджелина сделала глубокий вдох.
– Чудесная комната, миссис Нидл, – сказала она, вернувшись в «гостиную».
– Да, – ответила миссис Нидл, показывая подагрическим пальцем на диванчик, обтянутый ветхой красной парчой. Эванджелина села. – Этот диван велел сделать для меня отец его светлости, герцог Уильям. Он был славный паренек, покойный герцог. Сильный, добрый и любивший своего мальчика больше всего на свете.
– Я слышала об этом. Герцог, кажется, тоже очень любил отца.
– Ага, правда. Его светлость был строптивым парнишкой, доставлял много хлопот и то и дело лез куда не следует. Другие родители на месте герцога Уильяма подняли бы крик, но тот только смеялся и просил мальчика никого не убивать, не портить девочек и не причинять людям боли. Он бы отдал за сына жизнь. Когда герцог Уильям умер, это был черный день. С тех пор его светлость сильно изменился. Мальчик долго ходил мрачный как монах; его глаза стали пустыми и холодными; он разучился смеяться. И даже сейчас не делает ничего такого, что могло бы заставить поседеть его мать. Он стал очень благоразумным. – Миссис Нидл улыбнулась, обнажив два последних зуба, очень белых. – Ага, у ее светлости волосы черные как смертный грех, если не считать нескольких седых прядей.
– Я думаю, милорд женился на моей кузине, потому что отец хотел, чтобы он остепенился.
– Может быть, может быть. Полагаю, герцог Уильям очень любил юную Мариссу. Он хотел сделать ее своей невесткой, но знал, что, если не подтолкнет сына к алтарю, найдутся другие джентльмены, которые не преминут сделать это. А я уже говорила, что его светлость сделал бы для своего отца что угодно, включая женитьбу на нелюбимой. Но не ошибись, малышка; герцог желал ее, а другого способа лечь с ней в постель не было.
Эванджелина вспыхнула, выпрямилась и покачала головой.
– Неправда! Герцог женился на моей кузине, потому что любил ее. Мне говорили об этом люди, которым я доверяла.
– Любил? Было бы странно, если бы такой юный паренек, каким был его светлость, когда познакомился с Мариссой, полюбил ее. Он хотел ее, девочка, хотел лечь с ней в постель и не выпускать ее оттуда, только и всего. Он никогда не скрывал этого. Он был молод, необуздан и похотлив как коза. Для любого молодого человека главное в жизни – сладострастие. Его светлость ничем не отличался от других. Он увидел ее и захотел. Его отец был доволен. Сладострастие сына полностью соответствовало его планам.
Она налила в красивые чашки веджвудского фарфора тошнотворно выглядевший зеленый чай и села напротив. Эванджелина сделала крохотный глоток. Чай оказался удивительно вкусным и пах сладким яблоневым цветом. Миссис Нидл втянула жидкость сквозь зубы и продолжила:
– Все было хорошо, пока Марисса не почувствовала, что беременна. И тут она изменилась. Она боялась, что умрет при родах Эдмунда. Этого не случилось, но она так и не стала прежней.
– Мать Мариссы умерла при родах. Естественно, кузина ужасно боялась, что история повторится.
– Я тоже так думала, пока не поговорила с ней. Видишь ли, она верила, что я смогу ее спасти. Она проводила здесь много времени и без конца расспрашивала меня. Роды не были тяжелыми. Я дала ей лауданум, чтобы уменьшить боль. Лорд Эдмунд родился через шесть часов. Спустя два дня она была совершенно здорова. Пришлось давать ей травы, чтобы лишить молока, потому что она не хотела кормить Эдмунда.
– Мариссе очень повезло, что вы были рядом.
– Ага. Этот дурак доктор, которого его светлость привез из Лондона, не хотел давать ей лекарств. Он считал, что женщины должны страдать; мол, такова их судьба, то есть воля Господа. Глупости, сказала я и дала ей лауданум сразу же, как только он вышел из спальни. Когда после родов у нее началось сильное кровотечение, этот малый только покачал головой и сказал: «Надеюсь, оно пройдет». На самом деле он просто не знал, что делать. Я позаботилась об этом, и ее светлость, как я уже сказала, выздоровела через два дня. Но дело оказалось не в этом…
Я больше не хочу говорить о Мариссе. Прости меня за невежливость, но в моем возрасте каждый лишний миг – подарок Бога, так что не стоит тратить их попусту. Я знаю, что тебе здесь не нравится. Ты непрерывно борешься с собой. Может быть, скажешь, зачем ты приехала сюда против воли?
Эванджелина окаменела.
– Вы колдунья… – пролепетала она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98