Перехваченный взгляд (обладателя его я более не замечал, он исчез
профессионально быстро) свидетельствовал, что о моем приезде тут знали не
только те, кому надо, но и кому никак не следовало. Но я успел заметить,
что некоторые из привокзального народа - и не так уж мало, - вероятно, не
самые обремененные заботами, отойдя в сторонку, вынимали и развертывали
свои джай-намазы, дабы вознести молитву. Как сказано в суре первой,
открывающей Коран: "Тебе мы поклоняемся и Тебя просим помочь!"
Чтобы рассчитаться с носильщиком, пришлось воспользоваться услугами
банкомата. Обменный курс неприятно удивил: похоже, неизбывное стремление
грабить приезжающих все еще процветало в России. Сильнее, чем оно, в этой
стране всегда было лишь желание властей обчищать своих подданных, моих
соотечественников.
Впрочем, мог ли я себя считать соотечественником? Я, давно живущий в
Германии разъездной корреспондент и соредактор русскоязычного журнала
"Добрососедство", издающегося не в Берлине (как можно было бы скорее всего
ожидать), а в провинциальном Аугсбурге, потому что российская эмиграция
конца прошлого века почему-то всем немецким землям предпочитала Баварию,
журнал же существовал именно на потребу этой группы германского населения.
Но и в этом городе бывающий достаточно редко, мотающийся по всему миру и
порой надолго исчезающий из поля зрения. Кем же я был сейчас в России?
Я не стал задумываться над этим вопросом; нынче другое было важно.
Упрятал карточку поглубже в карман, тщательно пересчитал полученное из
банкомата в обмен на высокостоящие евро - и убедился в том, что стал
обладателем одной тысячи рублей, или ста россов (так назывались банкноты,
возникшие в этой стране после реформы 2026 года, то есть уже без меня).
Один росс я протянул носильщику и, против ожидания, получил сдачу. Вернул
носильщику мелочь и попросил его принести газету из видневшегося
неподалеку киоска.
- Какую, сейид? - спросил он, позволив мне установить, что это
нерусское обращение все-таки привилось. Не знаю, надолго ли.
- М-м... - сказал я. - "Известия"? Да, пожалуй. И еще что-нибудь по
вашему просвещенному выбору. Кстати, не обременяйте меня сдачей. - Как вам
будет угодно, сейид. Поистине, Trinkgeld* - прекрасный способ воспитания
вежливости. Даже в России - если только Москва является Россией.
Закинув чемодан в багажник такси, носильщик потрусил к киоску, я ждал
его, опираясь на приоткрытую дверцу "ГАЗ-Эмира" - именно такой была марка
машины, на мой взгляд, не уступавшей лучшим немецким, но на них непохожей.
Высвободившееся время я использовал для того, чтобы оглядеть площадь. Пока
что, шагая вслед за носильщиком к стоянке, я успел лишь мельком заметить,
что в газетном киоске наличествовало множество изданий, но в целом
выглядел он не столь ярко, как в былые времена: заметно убавилось
порнографии и прочего чтива на потребу низким вкусам. Зато газеты теперь
можно было выбрать практически на любом языке. Быть может, именно потому
носильщик - показалось мне - слишком замешкался перед киоском: наверное,
пытался сообразить, на каком же языке мне больше всего нравится читать.
Оставалось только глядеть на площадь. Подробности возникали медленно,
словно картинка на проявляющейся в ванночке фотобумаге. Но тренированный
взгляд уже отмечал разные мелочи, достойные внимания, даже до участия
сознания. Достаточно много, чтобы принять в расчет, виднелось мужиков, а
еще больше - парней с выбритыми головами.
Интересно... В моду вошли, надо полагать, вуалетки; лица женщин не
закрыты, разумеется, никоим образом - и все же... Впрочем, так даже
пикантнее. Неподалеку от газетного киоска четверо парней, бритоголовых, от
души лупцевали одного - патлатого. Интересно: за что? Неужели за
патлатость? Тетрога mutantur...
Я не успел мысленно закончить древнее изречение, одно из десятка, что
я еще помню по-латыни. Потому что ко мне как-то очень незаметно
приблизился человек. Его прежде неподвижное лицо сейчас украшала приятная
улыбка. Легко угадывавшаяся под пиджаком кобура несколько портила фигуру.
Впечатления не улучшало и то, что это именно он несколько минут назад на
перроне пытался взглядом просверлить мне затылок.
- Здравствуйте, Саладин Акбарович, - проговорил он не тихо, но и не
громко - совершенно нормально проговорил. - С возвращеньицем...
Он, разумеется, ошибся. Мое имя от рождения - Виталий Владимирович.
Он же, надо полагать, принял меня - ну, не знаю за кого: за араба, может
быть, хотя я - чистый русак. Или почти чистый. Правда, от природы
смугловат, да и последние полтора месяца, проведенные то в Эль-Ваджхе, то
в Джидде - словом, на побережье Красного моря, как правило, не страдающем
от отсутствия солнечного света, - добавили южных черт в мою внешность. Но
спутать так... Намеренная ошибка? Нет, я не встречал заговорившего со мною
никогда в жизни. И долю секунды метался в поисках подходящего к случаю
ответа.
- Извините, я не подаю.
Не знаю, как возразил бы он на мое едва замаскированное оскорбление;
к счастью, подоспел носильщик с газетами. Я сгреб их и, хотя дорожил
минутой, не удержался, чтобы не спросить:
- Там, близ киоска, - за что они его?
Носильщик, разумеется, оказался в курсе.
- За непочтение к старшим. Ехали в одном вагоне в электричке - он там
не уступил места старику.
- Милиционер словно не видит.
- В такое не вмешиваются, сейид.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23