Не сомневаюсь, мне удастся вытянуть из нее подробности заговора. В нем могут быть замешаны знатные люди, и в этом случае необходимо действовать с особой осторожностью. С другой стороны, может быть, она просто ошибалась…– Вы считаете, что она просто ошибалась, когда превращала вас в…Удо поспешно поднял руку.– Я это отлично помню. Будьте уверены, она свое получит. Покажите мне дорогу в ее сад.Гиацинта уже не знала, что и думать о своем госте. Когда она впервые увидела его в человеческом облике, контраст с прежней внешностью был столь разителен, что он показался ей почти тем самым принцем из ее снов. Но каждая следующая минута приносила разочарование: лицо слишком тяжелое, манеры слишком напыщенные, а в недалеком будущем он наверняка растолстеет.Более того, он вел себя излишне самоуверенно. Принцесса, конечно, нуждалась в его помощи, но не до такой степени, чтобы он хозяйничал в доме, как вздумается.А Удо, предчувствуя увлекательный день, направился в сад графини. Он уже бывал здесь раньше, но сейчас сад показался ему намного красивее, а женщина, вновь ожидавшая его появления, гораздо более привлекательной.Бельвейн подвинулась, освободив место на скамье.– Я всегда сочиняю в саду. Не знаю, как ваше высочество относится к поэзии…– Чрезвычайно, – ответил Удо. – Сам я, правда, не пишу и не особенно много читал, но я от всего сердца восхищаюсь теми, кто… ээ… ею восхищается. Но я пришел сюда не для того, чтобы говорить о поэзии, графиня.– Не для того? – удивилась графиня. – Но вашему высочеству, без сомнения, знакомы произведения Сахарино – величайшего из бардов Арабии.– Сахарино… Как же, как же. Кровь за что-то, он, кто кто-то. Я хочу сказать, что это действительно прелестно. Но я должен побеседовать с вами о другом. Кровь за кровь, и острый меч на крепкий щит.Моя песня для того, кто ночью вскачь во мглу летит… - мягким голосом процитировала графиня. – Это, возможно, самая драгоценная из жемчужин его творчества.– Это оно! – восторженно вскричал Удо. – Я это знал! Я знал, только не мог… – Он внезапно оборвал сам себя, вспомнив, при каких обстоятельствах он не мог. Удо внушительно откашлялся и в третий раз объяснил, что целью его прихода отнюдь не являлась беседа о поэзии.– Но мне кажется, что самая прекрасная его вещь – перебила графиня, спокойно пропуская его слова мимо ушей, – это ода к вашему высочеству на день совершеннолетия. Сейчас, минутку… Неукротимый и прекрасный Принц восемнадцати годовОтныне – это видно ясно – к великим подвигам готов.А взор его и светел и суров,Его краса и мужество в расцвете.А ведь всего лишь восемнадцать лет назад(По крайней мере, все так говорят)Его еще и не было на свете. Удо изобразил некоторое смущение и сказал, что эти придворные поэты – ужасные льстецы.Если он рассчитывал на комплимент, то ошибся.– Я не могу судить об этом, пока не узнаю вас как следует, – серьезно проговорила графиня, глядя ему в глаза. – А ваше высочество действительно такой… неукротимый?– Я… ну, я… то есть… – Он неловко заерзал на скамье, чувствуя себя все менее неукротимым. Ему сразу следовало понять, что на такой вопрос лучше и не пытаться отвечать.– Но ваше высочество не должны быть слишком уж неукротимы в отношении нас, бедных евралийцев…Тут ему опять пришлось сказать, что он пришел для решительного объяснения и что графиня неверно оценила его намерения.– О, простите меня, ваше высочество. А я была совершенно уверена, что вы хотите поделиться мыслями о прекрасном с родственной душой.– Н-нет, – сказал Удо, – не совсем.– Тогда в чем же дело? – воскликнула графиня.Удо поднялся и выпрямился во весь рост. Он чувствовал, что пора наконец проявить твердость. Он отошел на несколько шагов и обернулся к графине, поставив локти на солнечные часы.– Графиня, – начал он решительно, – десять дней назад, выехав в Евралию по приглашению принцессы, я внезапно подвергся…– Одну минуту, – озабоченно прошептала графиня, вскочила, прихватив со скамьи подушечку, бросилась к принцу и подложила ему подушечку под локоть.– Бедный, ему, наверное, так неудобно, – и скользнула обратно на скамью. Потом она села, уперев локти в колени и положила подбородок на руки, не сводя с принца восхищенного взгляда. – Вот теперь продолжайте, – еле слышно выдохнула она и приготовилась слушать.Удо открыл было рот с намерением продолжать, но никак не мог подыскать нужных слов. Он чувствовал себя полным идиотом, стоя вот так – с локтем на этой подушечке, словно он собирался произнести публичную речь. Он посмотрел на подушечку, как будто ожидал увидеть рядом стакан с водой, а Бельвейн перехватила его взгляд и сделала вид, будто собирается бежать за стаканом. (Это было очень на нее похоже.) Удо в гневе отшвырнул подушечку («Осторожнее, мои розы!» – вскрикнула графиня) и сердито направился к ней. Бельвейн смотрела на него широко открытыми невинными глазами.– Вы… вы… О, немедленно перестаньте смотреть так!– Как? – спросила Бельвейн, продолжая смотреть так.– Не делайте этого! – закричал Удо и пнул ногой подушечку. – Прекратите!Она прекратила.– Вы знаете, – произнесла она кокетливо, – а я вас немного боюсь, когда вы сердитесь.– Я сержусь. Я очень сержусь. Я страшно разгневан.– Я так и думала, что вы рассердитесь. – Она вздохнула.– И вам очень хорошо известно, почему.Графиня кивнула.– Это все мой ужасный характер. Стоит мне выйти из себя, и я могу натворить Бог знает что.Она снова вздохнула и в раскаянии потупила взор.– Ну, вам не следовало бы… – неловко начал Удо.– Видите ли, принц, мне всегда казалось, что мужчины относятся к женщинам слишком уж свысока и что это несправедливо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47