– Не пойду. И этого-то медведя убила Юла, а не я.– Как так Юла? – воскликнул изумленный чиновник.– Взяла нож и ткнула, потом сам медведь помог.– По твоим словам выходит, что медведь сам себя убил.– Если не верите, можете у Юлы спросить.– Что ж, спросим.Стали допрашивать Юлу, и только от нее, наконец, дознались, как все произошло на самом деле: как медведь подмял окровавленного Юрку, насколько глубоки были его раны и к чему, пришлось прибегнуть, чтобы остановить кровь. Тут кстати подоспели близнецы и закричали:– Мы на него струйки пустили.Должно быть, эти слова разъяснили все до конца. Чиновник вынужден был признать, что в деле об убийстве медведя вопрос насчет чересседельника и ремня для штанов имел крайне малое значение. У Юрки же было одно-единственное заветное желание: оставили бы его, наконец, в покое! Глава седьмая Однако именно теперь-то каша и заварилась. То ли по наущению пастора, то ли сама по себе, своим умишком, но вдруг и полиция уразумела, что Юркин паспорт – подделка. Юрка, конечно, оставался Юркой при любом паспорте – настоящем или фальшивом, или вообще безо всякого паспорта. Но беда заключалась в том, что, по общему мнению, не разберясь в паспорте, нельзя было никак разобраться и в Юрке. А поди разберись по-настоящему в фальшивом документе!Все и стали напирать на Юрку, то дома, то в полиции: объясни да объясни, что это за удостоверение, от кого получено и кто ты в сущности сам? Кроме того, допытывались: на самом ли деле женщина, по имени Лизета, которая столь странным образом умерла и при еще более странных обстоятельствах была похоронена Юркой, являлась его женой, а если нет, то кем же она все-таки была?На последний вопрос Юрка ответил:– Женой моей была.– Какие у тебя к тому доказательства?– Она ведь ушла прямиком в ад.– Разве твоя жена должна была уйти прямо в ад?– А то куда же?– Отчего бы и не в рай?– Туда ее Петр не пустит.– Почему ты так думаешь?– Петр не дурак, чтобы мою бабу в рай пустить.– А что, очень злая была?– Почему злая?– Так с чего же ты взял, что ей в рай не попасть?– Она ведь прямиком в ад ушла, при чем тут рай?– Ты же сам сказал, что Петр не пропустит.– И не пропустит.– Но почему? Вот что мне хотелось бы узнать! Из-за чего ее не пускают в рай?– Пастору я об этом говорил, да он не поверил. Больше говорить не стану, все равно никто не поверит, – сказал Юрка.И как ни дознавался чиновник, как ни угрожал – все напрасно, Юрка твердо стоял на своем: второй раз он объяснять не станет, ибо никто не поймет, а потому и не поверит. Выходит так, что вера от одного только разумения и зависела. В конце концов, для того чтобы разобраться с Юркиным делом, осталось одно средство – допросить пастора.Тут у чиновника возникли некоторые сомнения, и поэтому он спросил Юрку:– Ходил ли ты к пастору исповедоваться?– Я ходил близнецов записывать.– Стало быть, не из-за своих грехов ходил?– Каких грехов?– Не ходил, значит, из-за грехов?– Я же сказал: из-за близнецов.– Ладно, хорошо, – успокоил чиновник Юрку, который стал выражать нетерпение, что ему задают вопросы, ответы на которые известны сами по себе.Вообще говоря, допрос можно было бы на этом и прекратить, ибо чиновнику стало ясно, что Юрка признался не на исповеди, а потому пастору не составляло затруднений сообщить об этом признании властям. Но чиновника неожиданно заинтересовала Юркина двойня, и он спросил:– Если твоя жена скончалась, то от кого же у тебя близнецы?– Я их с Юлой прижил, а не с умершей.– Кто же такая эта Юла?– Юла – та самая, из-за которой покойница ушла в ад.Чиновник, которого недавно перевели сюда в интересах службы, был лишь поверхностно знаком с обстоятельствами смерти и погребения Юркиной жены, и ему захотелось услышать обо всем происшедшем от самого Юрки, но тот отказался отвечать и снова объяснил свой отказ признанием, сделанным пастору. Если никто-де ему, Юрке, не верит, то к чему попусту тратить слова. Таким образом, чиновнику осталось одно: обратиться к пастору, который и поведал все, что знал о Юрке, как о Нечистом, и о Петре, выдавшем фальшивое удостоверение личности.По мнению чиновника, эти данные о Юрке были весьма важными и характерными. Следовало лишь узнать: нет ли и здесь умышленной фальсификации.Пастор считал, что Юрка говорил правду. Другое дело – достаточно ли чиновнику этой правды, или, что более правильно, не заведет ли она чиновника слишком далеко, потому что Юркину правду надо было, так сказать, принимать на веру, а верить – это для одних слишком мало, для других же чересчур много. Юрка верит, что он Нечистый, сошедший в образе человека на землю, чтобы спасти душу, – и не в этом ли проявляется знамение времени: даже тот, кто считает себя Нечистым, жаждет блаженства! Даже тот, кто едва ли сознает, что у него живая и вечная душа, инстинктивно ощущает влечение к бессмертию. Даже тварь неразумная стремится стать безгрешной, – а в то же время нашему мирскому разуму совершенно нет дела до греховности, до прощения грехов. Но если нет греха, то кто же тогда пастырь? Кто – как не чиновник, как не тысячи чиновников? Поэтому пастору считал Юрку как бы сверкающей в кромешной тьме звездой, чей свет, однако, немного отклонился в сторону. Следовало бы изучить, отчего это божественное светило сбилось с пути истинного, – и тут, по мнению пастора, нужно было не столько карать, сколько поучать, наставлять, увещевать.Чиновник, вдоволь наслушавшись пасторских рассуждений, сказал:– Мне кажется, что Юрка слегка скудоумен.– Правильно, – подтвердил пастор, – умом слаб, но в вере силен. Это и есть чудесное знамение времени.Однако у чиновника были свои соображения;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74