– Встань, дочка, – сказал он с напускным спокойствием. – Сердцу не прикажешь, даже если захочешь. Да ведь и он не примет твоей руки не по любви. Поговорим о другом женихе. Еще один есть.
– Не надо, папенька, не надо! – бросаясь Болтаи на шею, перебила девушка. – Если и могу я полюбить, уж, конечно, его, кого и вы любите и которого есть за что любить. Нет, нет, никого не могу… Ну позвольте мне никогда вас не покидать. Навсегда хочу с вами остаться, чтобы за доброту отблагодарить, за жизнь мою, все мои помыслы вам хочу посвятить, заботе о вас с тетенькой; не желаю разлучаться с вами, не гоните меня, не отталкивайте! Нет такого жениха и не будет, на которого я вас променяю.
– Погоди, доченька, погоди. Моя опекунская обязанность известить тебя, что тебе повезло. Знаешь, как люди говорят о девушке, к которой богач сватается: «повезло». Один вельможа просит твоей руки, богатый, именитый, титулованный; поместий его за неделю не объедешь, а доход с них – полтора миллиона.
Фанни опустила глаза и помотала головой.
– Везенье – еще не счастье, – ответила она трезво, рассудительно.
– Жених твой, правда, немолод, но роскошь, высокое положение сулит вместо любви.
– Кто это?
– Имя не очень для нас приятное, как раз господин с таким именем больше всего огорчений нам причинил – искуситель тот. Дядя это его, Карпати Янош.
– Ах, этот толстяк, пузатый, как паук? – расхохоталась девушка.
– Да он похудел с некоторых пор.
– Который вздорным таким чудаком слывет?
– Успел уже образумиться.
– И пьет без просыпу, и с девушками крепостными развлекается?
– Образ жизни он переменил.
– Ах, приемный папенька! Вы пошутили, да? А если нет, значит, он шутку хочет со мной сыграть! На потеху всем в жены меня взять. Но так низко я еще не пала!
И, выпрямившись, она горделиво прошлась по комнате. Старики с блистающими глазами любовались ее королевской осанкой.
В конце концов мастер сам рассмеялся от полноты чувств.
Фанни прыгнула шаловливо на колени доброму старику.
– Как же так, папенька, когда я давеча сказала, что за вас пойду, вы ответили, что в дедушки мне годитесь, а теперь вот барина Янчи сватаете за меня?
Мастер смеялся до слез. Ошибся все-таки, значит, старый сердцеед, нет закона, общего для всех. И детская душа достаточно сильна, чтобы пренебречь богатством, хотя только руку протяни – и блеск, могущество уже на пальце твоем, точно обручальное кольцо.
– Да, кольцо вот оставил этот почтенный господин, обратно ему в случае отказа отослать.
– Может, прямо в корзинку положить? – спрашивала разыгравшаяся шалунья.
– Не надо, и так поймет, – отвечал мастер со смехом.
Даже старая добрая Тереза смеялась, хотя давнехонько с пей этого не случалось.
Болтаи был в полном восторге. Причиненное ему Шандором огорчение совсем затмила радость, что его питомица обнаружила такую прирожденную душевную силу. Он уже предвкушал с гордостью, как скажет этому богачу: «Вот, ты полтора миллиона сулил за розы, что на щеках моей подопечной; спасибо, не продаются!» С каким презрением будет на всех этих господинчиков поглядывать, думающих за гнусные свои тысячи купить Фаннину любовь! Нищеброды!
Оба поцеловали девушку и, пожелав друг другу спокойной ночи, разошлись по своим комнатам.
Было поздно, время ложиться. Но ах, не время спать! Незримый какой-то, беспокойный дух гнал сон ото всех троих.
Болтаи такие длинные речи слагал и произносил в уме, будто в городские ходатаи, записался.
Тереза мыслями возвращалась к событиям прошлого и настоящего, стараясь распутать противоречивые побуждения, владеющие сердцем девичьим, распознать, что в нем хорошего, что дурного, где кончается безотчетный порыв и начинается твердая воля. Ах, сколько там тайн, о которых сама она не догадывается, притворства, переходящего в самообольщение, пустых мечтаний, кажущихся ей чистой правдой. Кто во всем этом разберется? Черта, ангела понять легко, взрослого человека – мужчину, женщину – потруднее, а юную девушку и вовсе невозможно.
Ну а Фанни добрые феи сна обходили с особым тщанием.
В окно заглядывал месяц, это светило мечтателей; воздух был сладостен и тих. Эльфы спускаются в такие ночи с горних высей на землю и резвятся в росистой траве, феи сбирают прах упавших звезд, а древний тот старик на луне перебирает серебряные лучики-струнки. Серебристым облачком струятся чары со звездного неба, и страшные детские сны порхают черными мотыльками…
Юные девушки не могут в такие ночи заснуть и грезят наяву.
Куда же устремилась она невинной своей душой? Обратилась ли робкими мыслями к счастью, к любви иль в страну почивших удалилась; пыльными, сухими тропами знания плелась или воспарила в звездные просторы грядущего, в небо, которое, как думают дети, куполом опускается на землю со всех сторон?
Одно лишь воспоминанье, один образ жили по сю пору в ее сердце. Лицо того, кого она полюбила, кого увенчала обожанием, вообразив себе славным, великим, благородным; чей облик, улыбка в минуты одиночества всегда оставались с ней, даруя отраду и покой.
И теперь вдохновенье уединенных минут изгнало из памяти и чудного старика, и печального юношу, желавших на ней жениться; известие опекуна о двойном сватовстве совершенно позабылось.
Таков уж порядок вещей. Юноша любит девушку, но она влюблена в другого, а тот, в свой черед, быть может, томится по ком-нибудь безнадежно, и так идет всю жизнь, и, счастье никому не достается: звезда лишь несется за звездой, никогда ее не настигая.
Где может он быть сейчас, незнакомый, безымянный, незабвенный? И не подозревает, наверно, что кто-то втайне тоскует по нем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159