– Выходит – пять дочерей, дядюшка Зебулон? – с улыбкой спросил господин администратор.
– Нет, вроде бы шесть. Или пять? Я уж и сам не знаю. Сколько вас всех дома, Карика? Всего пять? А как расшумитесь, мне сдается, что вас целых семь!
Барышня Кариклея во время рассказа своего батюшки старалась держаться в сторонке. Зебулон, поднимаясь по лестнице, успел пожаловаться господину администратору, на то, что, дескать, дочери доставляют ему уйму забот, особенно потому, что трех из них уже пора вывозить на балы и выдавать замуж; к тому же его почтенная супруга не может выезжать с ними, так как страдает мигренью, и отцу самому приходится бывать повсюду, где только можно показывать взрослых дочерей.
В вестибюле они расстались. Ключник и камердинер указали каждому отведенное для него помещение.
Господин администратор обычно занимал в доме Барадлаи три комнаты. В передней его уже ожидали посетители.
Первым он пригласил к себе Михая Салмаша, пользовавшегося особой привилегией – развлекать его в высокопревосходительство свежими сплетнями, пока тот переодевался в своей спальне.
– Ну-с, каковы последние новости, Салмаш? – весело спросил важный господин у своего верного осведомителя.
– Самое достопримечательное событие, ваше высокопревосходительство, это возвращение молодого барина Эдена из России.
– Это я уже знаю. Его вызвали или он приехал сам?
– Кто-то известил его, что старый господин умер, и теперь, мол, «можно миловаться»!
– Да, это наверняка сделала девчонка. Что известно о ней?
– Она уже не девчонка, она уже просватана.
– Что ты болтаешь?
– Она обручена, – таинственно прошептал Салмаш. – Знаю из вторых рук, но сведения вполне надежные. Графине Барадлаи удалось уговорить девицу. Опасность, угрожавшая священнику, тронула дочернее сердце, а госпожа к тому же щедро ее вознаградила. В конце концов барышня решила выйти замуж за венского референта, который сумеет замять дело по обвинению ее отца в оскорблении высочайших особ. Референт получит много денег, а дочь добудет свободу для отца. Дело уже слажено. Барышню отправили в Вену, а старый священник, как мне доподлинно известно, – ибо я видел это своими глазами, – прошлой ночью вернулся домой. Все это я узнал из верных источников.
– А как молодой барии? Злится?
– Этого пока не могу сказать: с тех пор как господин Эден вернулся домой, он не покидает своей комнаты. Никого из слуг к себе не допускает, всех, кто осмеливается спросить о чем-нибудь, выпроваживает без всяких церемоний.
– Занемог, видно, с горя. Ну, да ничего, мы его вылечим. А вдова как?
– Кажется довольной и веселой.
– Что ж! Я ее понимаю.
Беседуя таким образом, господин Ридегвари сменил свое пыльное дорожное платье на черную парадную пару. Он был совершенно уверен в счастливом исходе дела и прошел поэтому прямо в гербовый зал в сопровожу дении свиты льстецов и угодников, среди которых немаловажную роль играл почтенный Михай Салмаш.
В дверях гербового зала его превосходительство снова столкнулся с Зебулоном Таллероши, который с крайним изумлением сказал:
– Дорогой друг, твое превосходительство, что-то здесь уж очень много незнакомых образин.
– Это вполне возможно, – ответил господин администратор.
– Вернее, не столько незнакомых, сколько чересчур знакомых и притом весьма противных.
– Не понимаю тебя, Зебулон! – засмеялся Ридегвари.
– Что там понимать! – рассердился Зебулон. – Оглянись лучше по сторонам. Повсюду наталкиваешься на враждебные физиономии. Что сюда привело этих чужаков?
Его превосходительство нашел, что это замечание Таллероши действительно заслуживает внимания. Тем не менее он сказал:
– В этом нет ничего необычного. Представители всех партий комитата стремятся выразить свое почтение молодому наследнику губернаторского кресла. Этого требует долг приличия. Пусть себе выказывают почтение. И тут совершенно нечему изумляться.
Правда, господин администратор предпочел бы не встречаться в этом доме со своим заклятым врагом по зеленому столу, куриальным судьей Торманди; но что поделаешь, – губернаторская резиденция открыта для каждого дворянина, и каждый имеет право являться сюда в дни приемов. В конце концов большинство везде остается большинством.
– Что ж, мы и на этот раз их не испугаемся, дружище Зебулон!
Зебулон расправил плечи и выпятил грудь, густо усеянную фальшивыми гранатовыми пуговицами.
– Верно сказано! Пусть только Торманди попробует!.. Кулаки и у меня есть! Как дам…
По не успел он сказать, что именно собирается «дать», как слова застряли у него в горле, будто какое-то привидение внезапно схватило его за язык…
– Ах… погляди!.. – простонал он при виде человека, входившего в зал с другого конца.
То был опальный священник, отец Аранки.
Зебулон Таллероши готов был поверить в то, что сейчас появится и сам воскресший Фелициан Зач с саблей в руке и потребует свою похищенную дочь, сокрушая каждого, кто попадется ему на пути.
Ему казалось, что непокорный поп движется прямо на него.
Зебулон чувствовал тяжесть своей вины. Ему вспомнилось, что все те муки и страдания, которым подвергся этот поп, зародились сначала в его, Зебулона, голове. Ведь это он накликал на него злую беду! Теперь, когда они оказались друг против друга, какая-то неведомая сила вдруг заставила Таллероши подобострастно улыбнуться и схватить руку этого ужасного человека.
– Покорнейший слуга вашего преподобия! Как ваше драгоценное здоровье?
И священник не выхватил из-за пояса спрятанный кинжал, не вырвал свою руку из рук Зебулона, а напротив, ответил на рукопожатие и произнес:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189