женщина должна принадлежать. Вопрос только в том, кому и как. Но если в юности нас больше волнует «кому?», то в среднем возрасте гораздо более актуальным становится вопрос «как?»: как часто, как долго, в каком качестве…
Мы с ней на эту тему спорили очень сильно, настолько, что даже никогда не повысили друг на друга голоса.
В ту нашу поездку противостояние достигло апогея на шестой день совместной жизни. С утра съездив к морю, а днем погуляв по городу, мы сидели теперь на веранде ресторанчика в ожидании заказа. Сначала долго молчали, а потом вдруг принялись вспоминать «былые дни», ту самую любовь, наши главные истории. Возможно, невыразимо красивый закат подействовал на нас. Не называя имен и не вдаваясь в детали, мы говорили и прекрасно понимали друг друга.
– Как тебе удается жить с этим прошлым? Что ты делаешь, чтобы его забыть? – вдруг спросила она меня.
В ее интонациях я услышала настоящий надрыв. Это было ни на что не похоже. Я взглянула на нее. И увидела: это была не она. Это был другой человек, другого времени. Годы отступили от нас. Мы сидели друг против друга, две молодые девятнадцатилетние девчонки, веселые, влюбленные и такие слабые, хотя нам казалось, что мы, наоборот, чрезвычайно в своем счастье сильны. И в этот вечер на краю света, в единственный вечер нашей жизни, когда мы с ней оказались ровесницами и были едины в том, что было дано нам пережить, я ответила ей:
– Такое прошлое не надо забывать. Во-первых, потому, что это невозможно. Во-вторых, потому, что это скорее даже не часть нашей жизни, а часть нас. Это не тогда случилось то-то и то-то, а это мы с тобой тогда такими были. И мы так любили.
В возникшей тишине маленькая птичка прощебетала какие-то робкие трели. Моя подруга упрямо смотрела в высокое небо лимонного цвета.
– Вот ты считаешь, что никогда нельзя говорить такую фразу, как «я всегда буду любить тебя», – добавила я, – потому что никто никого не будет любить всегда. Тем более прощаясь навсегда. И в этом я с тобой совершенно согласна. Но.
Я чуть-чуть подумала. Наши споры шли к кульминации. Сейчас, я чувствовала, мы должны были прийти с ней к единому мнению и понять друг друга очень крепко.
– Видишь ли, я сама, прощаясь однажды, сказала «я буду любить тебя всегда». Но только я не имела в виду буквально всегда: обет вечной верности и пояс целомудрия. Я имела в виду, что в наступившей после его ухода жизни у меня будут и друзья, и любовники, и, возможно, даже мужья и/или дети. И будет много всяко-разно. Но я буду любить тот самый отрезок времени, который мне был дан именно с ним, с этим мужчиной, я буду скучать по нему, во снах я буду всегда возвращаться в то время. И я буду помнить наш роман таким, каким он здесь и сейчас, – под объявления о завершении посадок и прибытии рейсов, – заканчивается.
Мне в голову пришла вдруг очень удачная метафора, которая объясняла эту ситуацию гораздо лучше.
– Наша жизнь как город, – сказала я ей, – который мы строим на протяжении всего времени. И есть в нем мужчины, подобные небоскребам, которые упираются прямо в небо. Мужчина того времени в моем городе – самый высокий небоскреб. Самый высокий, самый красивый, но необитаемый. Это не рабочее здание, дорогая, это памятник архитектуры, который видно со всех точек города. Вот в чем смысл фразы: «Я буду любить тебя всегда». Высота памятника. Не более.
Метафора с небоскребами произвела на мою подругу впечатление. Она оторвалась от созерцания неба и взглянула на меня. Узкоглазый официант принес нам еду. Он был хорош собою, среднего роста, длинные черные волосы были завязаны в тугой хвост. Пока он расставлял тарелочки, мы молчали. Потом распечатали палочки и уже почти принялись за еду, как вдруг моя подруга раздельно сказала:
– Боже, какой же я сухарь по сравнению с тобой!
Я была ошарашена:
– Ты не сухарь.
– Сухарь, сухарь, – повторила она, и я почувствовала внезапно ту самую разницу между нами, о которой она столько раз говорила мне, но которую я не понимала. Но все-таки разница эта была далеко не «сухарной».
Мне тогда показалось, что она как-то… слабее меня. Но моя подруга была настолько же слабее в этих моих горних, небоскребных высях, насколько я была слабее в жизни повседневной. Все в этом мире относительно. И всю меру этой относительности, а также относительность наших споров тоже, судьба дала нам прочувствовать сразу же, как только мы вышли из этого ресторана.
Два потерявшихся туриста подошли к нам спросить дорогу. Один из них был чрезвычайно улыбчив, несимпатичен и худ. Но для моей подруги он оказался тем, что называется «второй половиной», и вся ее теория непринадлежания после встречи с ним довольно быстро рухнула. Сейчас она за ним замужем и, кажется, очень счастлива. У нее в жизни – после двенадцати лет перерыва и двух удачных браков – началась вторая главная история.
Танго
Под ночным крымским небом я двигаюсь диагонально и назад. Это очень сложно: идти затылком куда-то, да еще диагонально идти, не прямо. Кроме всего прочего, надо попасть в ногу с партнером. Мой партнер, сухонький шестидесятилетний старичок с заметной военной выправкой, приговаривает: «И-раз-два-три, четыре! И-раз-два-три, четыре!» Мы учимся танцевать танго.
Августовский вечер настолько же прекрасен, насколько и сюрреалистичен. Мы танцуем на небольшой площадке, расположенной прямо над морем, в окружении кипарисов и роз, источающих одуряющий аромат. Море под нами шумит едва-едва: безмятежно слившись со звездами на горизонте, оно спит чутким сном, как безымянная птица на скалистом прибрежном обрыве. В лиловом свете вечерних фонарей вьются полчища мошек, цикады фанатично исполняют «Ночь валькирий».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59