Услышав о нашем проекте, она улыбнулась, достала из ридикюля маленькую серебряную монетку.
– Держи, – сказала мне мадемуазель Эмэ. – Счастливо повеселиться, такая хорошая погода.
С этого момента, как казначей ватаги, я смог пойти во главе кортежа, между флагом и горном. Так мы пришли к замку.
В нашей деревне всегда говорили «замок». На самом деле, это было просто черноватое строение с высокой крышей, увенчанной башенками, стоящее в центре сада. Мы позвонили у решетки.
Был ли я когда-нибудь более взволнован? Щеки горели, пересохло в горле, я повторял себе: "Нужно, нужно…" И я слышал торопливый голос Жанни: "Ты ему скажешь…" Но как с ним поговорить? Будет ли у меня время?
– Спокойней, ну и видок у тебя! – сказал Баско.
– Он же, в конце концов, не съест тебя.
Но нас, приоткрыв дверь замка, уже спрашивала горничная. Потом мы пошли за ней, мой товарищ и я, по длинной аллее, обсаженной карликовым самшитом.
Она остановилась перед деревьями:
– Мадам!.. Эти дети собирают деньги на праздник.
Сначала я различил только Жан-Клода, сидевшего в шезлонге на входе в аллею с книгой на коленях. Но чуть подальше, в тени, раздался голос, спросивший:
– Что вы хотите, малыши?
И, догадавшись (а я ее не видел), что это владелица замка, я начал:
– Это на праздник…
Она выслушала всю историю; понемногу я различил спокойное лицо, вязанье на ее коленях и в руке – длинную белую спицу. Потом она сказала:
– Да, да, ну хорошо, вам сколько-нибудь дадут.
Жан-Клод поднялся:
– Не беспокойтесь, я принесу свой портмоне.
– Иди за ним, – прошептал Баско, – ну же!
Я не мог пошевелиться. "Надо, надо…" Нет, я умирал от стыда. А молодой человек уже дошел до дома.
– Я пойду с вами, – крикнул мой товарищ. Гора с плеч! Еще стыжусь и проклинаю себя, но освобожден; и чем дольше они отсутствовали, тем свободнее я дышал. Мне показалось, что мне еще задали вопрос; я его не расслышал; я смотрел на ухоженный сад, от которого поднимались к солнцу ароматы нарцисса и гиацинта… Но как же долго их нет! Не удивится ли дама? Когда наконец появился Баско – он возвращался один – о! мне не нужно было ничего другого, и, прощаясь, благодаря в спешке, я побежал к решетке. Но там…
Держа руку на звонке, Ришар смотрел, как я приближался.
– Откуда ты идешь?
Какой суровый голос! Какой настойчивый взгляд!
– Это для праздника, Ришар, для нашего шара, ты ведь знаешь!
Он нажал на кнопку звонка. Но еще долго после того, как я его покинул, я затылком чувствовал на себе взгляд Ришара.
Несколько мгновений спустя, пока наш кортеж перестраивался, я спросил у Баско:
– Ты говорил с ним?
– Конечно, ведь ты струсил.
– И что он ответил?
– Не сейчас.
Мы собрали целое состояние: заплатив за шар, мы смогли бы еще купить пирожки, сюрпризы и, может быть, даже бенгальские огни. Радость перешла всякие границы: можно было подумать, что начинаются новые каникулы.
– Скажи, ты обратил внимание, какой Ришар?
– Белый, как его рубашка. Я бы очень хотел остаться. Они, быть может, будут драться!
Самые маленькие тоже присоединились к нашему кортежу. Иногда мы встречали прогуливающихся девушек; размягченные чарами дня, они смотрели нам вслед улыбаясь. Но в этом возбуждении и шуме я думал еще и о замке, где Ришар и Жан-Клод должны были драться, о пустыне, где завтра Жанни будет ждать, быть может, тщетно. Поэтому наш праздник, все, что происходило, более не интересовало меня: огонь соломы и стружки под монгольфьером, который пытались поставить при помощи жердей, первые дыры в бумаге, внезапный язык пламени, который превратил прекрасную позолоченную оболочку в кучку мелкого пепла, крики, ссоры и раздававшийся как всегда и несмотря ни на что смех.
А вечером мы с Баско сидели рядом с источником, от которого до нас доходил привычный, родной шум. Мы любили встречаться с наступлением сумерек на этом месте, когда люди, устроившись на крылечках своих домов, вдыхают первую вечернюю свежесть и когда вся деревня становится сумеречной и тихой. В этот вечер было тепло и солнце задержалось еще на стеклах чердачных окошек. Мы видели, как издалека идет стадо коров, прохожий, женщина, торопящаяся поставить ужин на огонь. Мы ждали Ришара: он должен был пройти мимо нас к дому, быть может, он заговорит с нами – а его лицо и шаги могли бы нам о многом сказать.
– Ну а вообще-то, – сказал Баско, – надо думать, что, чем старше становишься, тем сильнее глупеешь. Если бы это был я…
– Если бы это был ты?..
Он сделал неопределенный жест рукой и, опираясь на уличный фонарь, стоящий над источником, выдал:
– Да, впрочем, все они шлюхи. Я могу тебе кое-что рассказать, я их знаю.
– Что студент тебе ответил?
– О? А он ведь и не такой уж фанфарон. Ты удивишься, ты ведь думаешь, что он как раз такой. Смутившись сначала, он покосился на окно, боясь кузины. А потом он на меня странно посмотрел, засмеялся и произнес: "А ты любопытный посыльный".
– Ну а насчет встречи?
– Погоди. Я спросил его: "Так вы придете?" Он опять рассмеялся, отдал мне деньги и ответил: "Не думай об этом. Это не для детей, даже не для таких шустрых, как ты". И подтолкнул меня к двери. "Ну все же, если я ее встречу, что я должен ей сказать?" – "Ты скажешь ей, что все мне передал, вот и все".
– И что?
– А что я мог ответить? И потом кузина… Так я ушел. Смотри, девчонки возвращаются.
Девочки, одетые в белое, – те, которых я видел утром, – шушукаясь, прошли мимо источника; но когда они дошли до богатого дома, где жила женщина, которую мы звали Лапочкой или Дылдой, их голоса усилились, чтобы пропеть последний, самый злорадный куплет "Тримазо":
Я песенку допел, я в вас разочарован,
И я пожелаю вам столько детей,
Сколько находится в поле камней;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28