– Понс, – услышал он ее сладчайший голос.
Собрав все силы он медленно поднял на нее глаза. Он с трудом различал черты ее лица. Перед ним была… ее грудь.
– Как ты себя чувствуешь, Понс? – спросила она, и он готов был перед ней растаять.
– Прекрасно, – ответил он, через силу выдавив из себя слова и по-прежнему не отрывая взгляда от ее грудей.
– Посмотри мне в глаза, Понс, – услышал он.
И он поднял голову. Ее лицо. Он весь погрузился в эти божественные глаза.
Когда он плавал в этих бездонных глазах, она сказала;
– Не останавливайся, продолжай писать свою работу.
Потом сделала паузу, а он кивнул головой. Ее голос был таким теплым и тихим… мягким и тихим…
– Я хочу, чтобы ты написал хорошую работу. – Она еще помолчала. Обещаешь мне? – Она остановилась.
Он снова закивал головой. Он хотел отдохнуть на этих грудях.
– Вот и все, – сказала она. – А теперь ты можешь идти.
И он ответил, с трудом различая свои же слова:
– Можно мне придти к вам снова?
Она тепло улыбнулась. Он жил ради этой улыбки…
– Конечно.
Окрыленный, Понс устремился к выходу, слыша только эти слова.
82
Лейтенант Фолло допрашивал Рошелл. Он был поражен зрелостью суждений этой девочки. А ведь ей всего-то семнадцать лет. Да, если бы кто-нибудь спросил его, сколько ей лет, он бы дал ей все двадцать. Она, как взрослая, вела беседу. Фолло знал, что она уже не ребенок, В этом он был уверен. Беседа с ней ничего не дала.
– Итак… Рошелл… – Ему было немного неудобно называть эту взрослую девушку по имени, как школьницу.
Было бы лучше и много удобнее называть ее… мисс Хадсон. Ему так казалось. Но он начал разговор именно так, как он обращался с ее одноклассниками. Только подумаешь о них, этих сегодняшних ребятах, размышлял он. Ну и дети пошли нынче! Они взрослеют так быстро. Он вспомнил о своей дочери, которой всего лишь десять лет, а она уже носит лифчик… ну, не совсем, как у взрослых, но тем не менее своего рода лифчик. Уверен, что ее однолетки тоже носят нечто подобное. Он слышал… о последнем изнасиловании. Он знал о нем. В любом случае он о ней очень беспокоился, не имеет значения, сколько лифчиков она носит. – Я хотел бы предоставить вам возможность еще подумать над этим вопросом… – сказал он. – Потому что, если вы поможете мне в этом трудном деле, вы понимаете…
Девушка кивнула и продолжала сидеть молча. Все, что только Мог делать Фолло, – это смотреть на нее. Она была красавица. Эти темные волосы…
– Я все понимаю, – наконец ответила она.
– Ну… и что вы скажете? – терпеливо спросил он.
– Лейтенант… – сказала она, глядя ему прямо в лицо. – За кого вы меня принимаете?
Он не нашелся, что ей ответить. Какой голос! Ее низкий мягкий голос просто потряс его. Что за дети пошли нынче!
– Я считаю, что ты красивая, хорошая девушка… – ответил он. – Очень хорошая девушка, на самом деле… пойми меня правильно… Рошелл… – Он смолк.
– Это как раз то, что я сама о себе думаю, – сказала она.
– Я знаю, что…
– Ну, разве можно задавать такие вопросы хорошим девушкам? А? Лейтенант? Скажите мне.
Фолло был совершенно растерян. Эта малышка заставляет его почувствовать себя полным дураком. Это не укладывалось в его голове.
– Это совсем не так… – начал было он возражать.
– Какого рода девушкам обычно задают подобные вопросы? – она совершенно загнала его в угол. – Ни один мужчина, ни один парень не позволит себе делать подобные предложения хорошей девушке. Разве вы не знаете этого, лейтенант? Они просто не осмелятся. Когда они делают подобные предложения, они обращаются с ним к определенного сорта девушкам. Не такого рода девушки, как я. Вы меня понимаете?
Фолло сидел совершенно ошеломленный и даже начал постепенно понимать, правда, очень смутно, какого дурака она из него сделала. Он возненавидел свое собственное имя, а заодно и Рошелл. Могла ли она сама стать следующей жертвой? Он вдруг осознал, что хотел бы этого…
– Хорошо. Все, хватит. Спасибо, – тихо и монотонно пробормотал он.
Девушка вышла из комнаты…
83
Какое монолитное единодушие царит на путях, которые иначе не назовешь, как отвратительные? Преступные. И все самое отвратительное прикрывается благочестивыми, праведными словесами. В этом вся суть. Вне всякого сомнения. Разве это случайность? Самые гнусные преступления, совершенные человечеством на национальном и интернациональном уровне, были обернуты в праведные, благочестивые фразы. Так было всегда. Мы не исключение. Мы лучшие, но не исключение. Но почему такое единодушие? Тигр размышлял над этим парадоксом, и вновь возвращался к своей прежней концепции, основной идее всех комплексов и процессов, – нормальное искривление. И это все далеко не случайность. Это постоянный, неизменный и трагический фактор этой парадоксальной концепции. Во всем комплексе процессов. В центре находится основная масса, которая постепенно расширяется. И есть края. И только вдоль кромки этих краев… раздумывал грустно Тигр… на самых их концах имелась реальная надежда на спасение, высвобождение от этого единодушия. Дневной свет. Голубое небо. Яркий свет солнца. Это трагично. Природа щедра на трагедии. Что мог сделать отдельный человек, все люди, ограниченные по своей природе… чтобы выйти из этой трагедии? Возмещение. Улучшение. Восстановление. Они все связаны. Навсегда. Либо какие-то пробные шаги должны быть сделаны во всех направлениях. Так что раз ты уж оказался на этом идущем вниз склоне… этом склоне… на другой стороне этого склона… Тигр начал пугаться и барахтаться, окутанный тенями и призраками… Он обнимал, целовал, ласкал Сонни Суингл. Она любила долго заниматься этим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157