С надеждой подумал он. А как насчет Нерси Мортлейк, спросил себя и повернул за угол, приближаясь к условленному месту. Так уж ситуация с ней безнадежна, как кажется? Могла ли быть такой? Хорошо, поживем – увидим. Надежда умирает последней. Она очень притягивает его. В этом всегда есть основание для надежды. Это он знал хорошо. Всегда. Он размышлял о ней. Она стоила его мучений. Может быть, она сама боролась с искушением и скрывала это? Тоже вполне может быть, он это хорошо знал. И она не была у него первой замужней женщиной, он знал, что думают эти милые жены. Он видел их всех насквозь. Но… эта была особенной. Он вздохнул, подумав о ней. Осторожность, терпение… нужно дождаться момента… определить его. Именно это было очень важно. Самое важное. Так как, если он упустит нужный момент – пиши пропало. Его всего передернуло от этой мысли. Какое же это испытание, Наивысшее. Любого может выбить из колеи. Стоит ли все это таких мучений? Он не может от нее отказаться. Это выше его сил. Что бы на это сказала Рошелл? Или Бетти? У этих двоих есть головы на плечах. Может быть, поговорить с ними об этом? Ему очень хотелось бы этого. Было бы великолепно обсудить это с Рошелл. Он вполне допускал такую возможность. Такая несравненная красотка, такая милая, эта возможная партнерша в жизни – он чувствовал, что с ней можно говорить обо всем… практически обо всем. Хотя была граница, которую нельзя переступить. Была ли она здесь? Он осознавал эту границу даже с Рошелл. Должен ли он просто намекнуть ей… тонко, тактично, не прямо, окружным путем? Поймет ли она? В том-то и дело, в момент озарения он может все понять. Нет, размышлял он, с ней нужен прямой разговор, или вообще никакого. Мысли Тигра смешались. Он уже потерял нить последней. Теперь он уже начал думать о бедности, которая все еще существует во многих странах. О несправедливости. О подхалимаже. Он знал, сколько духовной силы и мужества понадобилось ему, чтобы пройти по жизни, не склоняя головы ни перед кем, как это делают многие, целуя задницы по двадцать или тридцать раз за день. Тигр это знал. В этом еще одно преимущество его пребывания здесь, в Соерсвилле – здесь ему не приходилось никому целовать задницу. Конечно, он не занимался бы этим нигде. Не имеет значения, где бы ему довелось жить. Занимался ли он этим до сих пор? Нет. Даже в Корее. И он гордился этим. Не многие могут похвастать таким. Тигр начал размышлять над другими вещами. Он усмехался. Понадобилось бы гораздо больше, чем директорство над преступниками, чтобы вырвать его отсюда… Он подумал о последнем праздновании дня рождения Дженни, этой милой девчушки, его дочери, обо всех играх, в которые там играли, точно такие же игры были и на его днях рождения, когда он был маленьким. Почта, например. Он улыбнулся, это была маленькая сексуальная игра. Он тоже любил в свое время играть в почту. Они все тогда любили эту игру. Он знал, что и Дженни она нравилась. Далекое детство. Вечеринки. Все это, казалось, было миллион лет назад, где-то в другом мире. Снова Тигру стало грустно. Он находился на дороге, ведущей вниз. Ничто уже не могло остановить этого рокового спуска. Забытье. Ничто. Небытие. Он подумал об игре. Она назначена на следующую неделю. Он надеялся, что ничто не помешает состояться этому матчу. Завтра, если непредвиденные обстоятельства не вмешаются, будет тренировка. Она вызывала у него некоторые затруднения, и Тигр решил обязательно обговорить все с Пенсом. Это первое, что он сделает завтра утром. Трудность состояла в следующем: должен ли он поставить Джима Грина на его прежнее место и отказаться от уже наигранных на прошлой тренировке комбинаций? Как Джо Моран воспримет это? Не лучше ли использовать его, по крайней мере, минут пятнадцать? Тигр думал об этом. Он очень серьезно обсудит все это с Понсом завтра утром. Этот бедный малыш, конечно, был в плохом настроении, он самый чувствительный парень, которого ему приходилось встречать. Именно поэтому он так его любил, да еще за его выдающиеся способности, кроме всего прочего. Он молод, он полностью еще не мог понять жестоких ударов судьбы, которые поджидают нас со всех сторон в самое неожиданное время. Тигр вздохнул. Мальчишка для него, как родной сын. Он также поговорит завтра с Джимом. Хотя это будет очень напряженный день. Какая суматоха! Энн Уилльямс; должно быть, опоздает на полчаса, как всегда. Ей нравилось опаздывать. И Сэлли Суинк. Что она думает? На завтра не сорвалось. Голову Тигра переполняли мысли. Сколько родителей не пустят детей в школу? Хотелось бы ему знать. Он повернул на Честнит авеню. Он подумал о братьях Кеннеди. Она уже его ждала. Он подумал о Вьетнаме. Он затормозил. Улыбаясь, открыл дверцу машины.
– Привет, Тигр, милый… – сказала она, мигом свернувшись калачиком возле него, когда он мягко тронул с места.
– Как дела? – нежно спросил он, думая только о ее теплом теле, прижавшемся к нему.
Он взглянул на темноволосую красотку.
– Я едва выбралась из дома, – сказала она.
Она выглядела великолепно.
– Могу себе вообразить, – заметил он.
– Завтра будут занятия, правда же, Тигр?
– Будут.
– Именно это я им и сказала.
– А разве они думали, что занятий не будет?
– Они сказали, что их может не быть…
– Мы их обманем.
Тигру вдруг вспомнился боковой дворик их дома, когда он был малышом. Грушевое дерево на нем. Трава. Как он косил эту траву. Его отец уже умер. Также, как и мать. У него осталось несколько кузин где-то… и брат. Он был на пару лет старше, и жил в Калифорнии, преподавал в университете, в Беркли. Луби Лу хотела следующим летом поехать туда в гости. Задний дворик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157