Что-то со мною творится неладное".
Ровно в одиннадцать часов Цезарь Кондратьевич сел в кресло, сделал
глубокий вздох, закрыл глаза и... умер, как он делал ежедневно на
протяжении вот уже почти трех лет. Тридцать семь минут находился Цезарь
Кондратьевич в состоянии клинической смерти, и все это время радиосвязь
между спутниками и станциями слежения происходила на фоне незначительных,
но, все-таки, заметных помех.
В одиннадцать тридцать семь тело Цезаря Кондратьевича стало биться в
конвульсиях, будто все его конечности начали дергать за привязанные
невидимые нити. Не переставая корчиться, словно исполняя дикий танец, тело
поднялось из кресла и ломающейся походкой поплелось на кухню. Там оно
взяло пластмассовое ведро для мусора и возвратилось в комнату к коробке с
электрическими лампочками. Руки дергающейся марионетки, неожиданно
приобретя плавность, осторожно вытащили из ящика и положили в ведро
двенадцать лампочек по сто ватт. С ведром тело подошло к креслу, село в
него, наклонилось... Раздались хлопки лопающихся баллонов, хруст стекла.
Придя в себя, Цезарь Кондратьевич долго сидел над ведром,
рассматривая крошево на дне его. "Что со мною? - с тревогой спрашивал он
себя, теряясь в догадках. - Ясно, что схожу с ума. Нет, идти к врачу нужно
не откладывая".
Приняв это решение. Цезарь Кондратьевич отнес мусорное ведро на кухню
и успокоился до следующего дня.
Назавтра Цезарь Кондратьевич добыл пять бутылок и присовокупив к ним
те шесть, что были за газовой плитой, отнес их в приемный пункт. На
полученные два рубля - одну бутылку забраковали - он купил неизменную
булку хлеба, пачку маргарина и... три электрические лампочки.
За два дня до пенсии в коробке из-под телевизора лежало всего лишь
четыре лампочки, а в хлебнице черствый кусок хлеба. В одиннадцать часов
Цезарь Кондратьевич, как обычно, умер и приборы вновь, как обычно,
фиксировали непонятные радиопомехи. Затем конвульсии, уже привычная
операция с пластмассовым ведерком, но на этот раз произошел сбой в четко
налаженной процедуре: в ведре лежало четыре лампочки, а требовалось
двенадцать.
Три лампочки Цезарь Кондратьевич выкрутил в комнате, на кухне и в
ванной. Итого семь. Раздавив их в ведре, ожил, походка его сделалась менее
дерганой, но все еще напоминала походку сильно выпившего человека.
Одевшись, как обычно он одевался для улицы, Цезарь Кондратьевич вышел
на лестничную площадку. Лампочка над электрощитом, горевшая круглые сутки,
находилась под самым потолком. Цезарь Кондратьевич возвратился в квартиру,
и, порывшись в захламленном встроенном шкафу, достал оттуда неизвестно
каким образом попавшую к нему рейсшину. Снова вышел на площадку. Постояв
несколько секунд неподвижно, прислушиваясь не шаркает ли кто подошвами по
лестнице, и не слышно ли голосов за дверьми соседей, размахнулся и стукнул
рейсшиной по лампочке. Посыпались осколки, погас свет. Для верности он еще
раз ударил по цоколю, а затем, присев, начал втирать ладонью стекло в
бетон площадки.
Звякнула цепочка за одной из дверей, Цезарь Кондратьевич, опираясь о
перила, торопливо, цепляясь каблуками о ступени, поспешил вниз.
Девятую лампочку Цезарь Кондратьевич разбил во втором подъезде. На
десятой его задержали. Сбежались жильцы, позвонили в милицию, которая
приехала, на удивление, почти сразу.
Оперативники отвезли (теперь уже гражданина) Недосекина в ближайший
районный пункт правопорядка и сдали дежурному лейтенанту, который без
лишней волокиты приступил к оформлению протокола.
- Фамилия, имя, отчество, год рождения (пенсионер?), адрес...
Цезарь Кондратьевич отвечал на вопросы, а сам, бледнея, заваливался
на спинку стула.
- Вам плохо? - засуетился лейтенант и звякнул графином о стакан. -
Выпейте воды!
- Не нужно, - прошептал Цезарь Кондратьевич. - Разрешите вот
только...
Задержанный протянул руку к настольной лампе, - лейтенант даже не
успел среагировать на это движение, - хрустнул баллон электролампочки,
осколки посыпались на полированный стол и бумаги.
- Прекратите хулиганить! - крикнул лейтенант. - Карпов!
Это он позвал кого-то из соседнего кабинета. Вошел рослый сержант.
- Ты посмотри, что этот папаша вытворяет! - указал он на Цезаря
Кондратьевича.
- Извините, - тихо сказал тот. - Иначе я не мог... Поверьте... Сейчас
мне лучше.
Лейтенант и сержант в недоумении переглянулись.
- А теперь можно и выпить, - ожил задержанный и взял стакан с водою,
но не сразу поднес его ко рту, а зажал между ладонями, будто грея озябшие
руки о стакан с чаем.
И здесь произошло совсем уж непонятное: из стакана неожиданно
потянулась вверх резвая струйка пара и раздалось характерное бульканье
кипящей жидкости. Цезарь Кондратьевич взял стакан двумя пальцами и
приподнял его на уровень глаз, чтобы присутствующим было видно, что вода
кипит без обмана.
- Мне противопоказано пить холодную воду, - сказал он и медленно
выпил кипяток. Чтобы не испортить полировку стола, Цезарь Кондратьевич
пустой стакан поставил на подоконник.
- Клоун, - вытаращив глаза с тихой радостью произнес сержант и,
дотронувшись до стакана, отдернул руку. - И правда, горячий!
- Это не фокус, молодые люди, - сказал Цезарь Кондратьевич. - Это
слишком даже серьезно. И дальнейший разговор, вернее - монолог, мне
удобнее будет записать на пленку, или бумагу (как вам будет угодно).
1 2 3 4