что мне больше к лицу - вельвет или замша, буддизм или католицизм? Но, оказывается, мы еще не должны отвергать ни того, ни другого... Плюрализьм, пымашь! Но как бывший... как домогавшийся быть причастным к ученому цеху... Прости, отец, - мгновенное прижатие пухлых рук к потной груди ("отец" - это пик сарказма), - но мне только что пригрезилось, что у тебя - трижды прости! чернеют под нашим с тобой фамильным носом гитлеровские усики. Я в изумлении вперил в них взор и, к неимоверному облегчению своему, обнаружил, что это была только тень. Однако теперь я понимаю, что не имею права отвергнуть и предыдущую версию: возможно, это были все-таки усики, и лишь потом они сделались тенью.
Да, Дмитрию все-таки еще долго пропивать свой ум.
Дочь, приподняв бровь и приопустив веко на своем раскосом глазу, задержала на брате припоминающий взгляд, означавший: "Как же я могла забыть, с кем имею дело?" - и окуталась презрением.
Не вытерпев искушения Хомы Брута, я покосился на невестку. Она наслаждалась этим бесплатным театром. И мне снова сделалось ужасно больно за Катьку - "в своем кругу", "Барсучок", "Козочка"... Ее глаза дернулись туда-сюда - не знает, кого с кем растаскивать. Внезапно ее выметнуло защищать меня - она принялась расписывать, каким не просто очень умным, но еще и веселым, озорным парнем я был когда-то, - и с первой же фразы впала в нестерпимую искренность.
- Ты помнишь?.. - попыталась она вовлечь и меня в это агитационное представление, и я быстро ответил:
- Не помню. Я все творил в каком-то опьянении. Теперь помню только, что был страшный брехун, позер, фантазер - что, впрочем, одно и то же.
- А что в этом плохого - быть фантазером? Я любила того мальчишку болтуна, фантазера...
Боже, при чужих - и я ведь тоже припутан к этой мелодраме, к этому дрогнувшему лицу, дрогнувшему голосу, в ответ на который дочь снисходительно потупила взгляд, а сын, наоборот, почтительно захлопал глазами... И опять эта тысячеклятая любовь!.. Мать на краю могилы, дети на краю окончательного ничтожества, а она все про нее, про эту пакость!
- Любила?.. - передразнил я ее расстроенность. - А я тебе так верил! Я думал, ты меня ценишь, симпатизируешь мне...
- Что ты болтаешь - любовь все в себя включает. Опять ты...
- Это ты брось. Любовь - наркотик, и употребляют его для собственного услаждения. Мы ее почти не встречаем в чистом виде - всегда в каком-то клубке - и потому приписываем ей свойства соседних нитей. А в голом виде этого червяка мы почти не видим. Возьмем какую-нибудь идеальную супружескую пару - и в радости, и в горе они всегда были вместе, шли друг за другом в ссылку, просиживали ночи у одра болезни, рука об руку трудились, растили детей, вместе трепетали пред созданиями искусств и вдохновенья - и так далее, и так далее, и так далее. И вот на склоне их дней мы задаем вопрос: была ли между ними любовь? А черт его знает. Их столько всего связывало - уважение, дружба, сострадание, долг, общие дела... В этом клубке собственно любви уже и не разглядишь. А вот когда добропорядочный бухгалтер и прекрасный семьянин крадет казенные деньги и бросает малых детей, чтобы прокатиться в Дагомыс с непотребной девкой, - вот тут можно быть уверенным на сто процентов, что это любовь. Они снимают роскошный номер, каждый вечер ужинают в ресторане, нежатся в ароматной ванне, а потом она простужается, и у нее распухает нос - и он с отвращением выгоняет ее на улицу. Или она получает телеграмму, что у нее умерла мать, и приходит в слезах - и он начинает орать, что она портит ему отпуск, что в кои-то веки удалось расслабиться... Тут уж любовь на двести процентов.
- Ты всегда берешь какие-то крайности...
- Очищаю явление от посторонних примесей.
- Отец у нас кое-что понимает... - Красные глазки Дмитрия снова зажглись интересом, и даже в кривой полуусмешке дочери я угадал что-то похожее на уважение. Но я отказался принять эти сигналы: мои дети способны оценить лишь низшую, раздевающую, а не одевающую функцию ума. Так что я остался сравнительно доволен собой: никто за весь вечер не услышал от меня почти ни словечка правды.
По Катькиному распаренному лицу с пулеметной быстротой промелькнула вереница сомнений: "Неужели это правда?..", "А не задевает ли это моих чувств?..", "Уж не распсиховался ли он всерьез, не пора ли гасить?..". И в который раз за вечер она попыталась пуститься в воспоминания об имениннике. Вот, скажем, Митюнчик в возрасте год и восемь месяцев закричал на крашеные яйца: "Помидори!" Хотя помидоры видел только осенью, когда еще ни слова не выговаривал!
- Я такой, - слегка покочевряжился Дмитрий, - знаю, да помалкиваю. - Да, "паска"... - Это словечко Бабушки Фени он произнес с неподдельной растроганностью. "Раньше солнце на паску играло - прых, прых... И цыгане были больши-и-и!.. А что сейчас - тьфу!" Бабушкино досадливое презрение к нынешней цыганской мелюзге Дмитрий воспроизвел с такой точностью и разнеженностью, что на полминуты за нашим столом установилось некое подобие гармонии, и в Катькином голосе снова прорезались воркующе-встревоженные нотки, словно у кошки, колдующей над новорожденными котятами.
Я поспешил включить теленовости, пока снова не начали посверкивать искорки взаимного раздражения. Когда-то я презирал празднества, на которых народ пялился в ящик, не находя интереса друг в друге (помню день рождения Катькиной тетки Человек-гора, на котором я отсмотрел похороны Ворошилова), но сейчас я готов унырнуть из родного круга хоть в Косово, хоть в Думу. Переходя в мир фантомов, Катька немедленно становится пафосной и непримиримой. И невероятно забывчивой. Еще вчера Соединенные Штаты были сердечнейшим другом и рыцарем демократии, а сегодня они уже империя, стремящаяся к власти над миром даже и без пользы для себя, а просто назло России.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77