Вот оно – начинается! Теперь ей несомненно откажут в должности.
– Присядьте! – сказала она. Когда они остались вдвоем, хозяйка кивком головы указала на стул по другую сторону камина; стул был тяжелый, дубовый, с прямой спинкой и такой высокий, что ноги Жуаниты не доставали до пола, и она почему-то чувствовала себя школьницей, ожидающей выговора.
– Мисс Эспиноза, – заговорила неторопливо миссис Чэттертон, в раздумье поглядев на Жуаниту и снова отвернувшись к огню, – мой славный маленький секретарь – мисс Руссель – несколько превысила свои полномочия в мое отсутствие и поставила меня теперь в неловкое положение. Я не знала, что вы здесь внизу и любезно развлекаете мистера Чэттертона, – она прищуренными глазами смотрела на свое кольцо, – и намеревалась послать за вами… повидать вас, когда вам бы это было удобно… Так, пожалуй, мы можем воспользоваться случаем, не правда ли? – И она подняла глаза и улыбнулась дружелюбно и вопросительно.
Жуанита понимала, что все это одна из ее очаровательных поз, не более. Она, может быть, действительно была женщиной доброй и рассудительной, но очень многие добрые и рассудительные женщины не сумели бы так умно, как она, выставить это напоказ. То же самое Жуаните позднее пришлось наблюдать у нее по отношению к горничным, дворецким, маникюрше, мальчику у лифта, кондукторам, швейцарам, носильщикам. Она умела одним словом, взглядом, улыбкой заставить их слепо обожать себя. И никогда не упускала случая сделать это.
– Будь я здесь, – продолжала она медленно и мягко, – одно мое слово Анне разъяснило бы все. Но меня не было. И я не могу упрекать Анну, которая так счастлива и в таком волнении по поводу отъезда в Китай к своему миссионеру, что не знает, что делает. Я думаю, мы с вами можем устроить маленький заговор, чтобы не огорчать ее?
Снова эта вопросительная нота в конце. Милая уловка, незаметно переносящая ответственность на собеседника.
Жуанита почувствовала, что близка к слезам. Они давили ей горло, жгли глаза, заставляли до боли стискивать зубы, чтобы удержать всхлипывания. «Только не заплакать! Не плакать! – с диким упорством твердила она себе. – Стыд какой! Словно беспомощный ребенок!..»
Она наклонила утвердительно голову и улыбнулась вымученной улыбкой.
– Мне нужна практика в испанском языке, – говорила далее миссис Чэттертон, – и, конечно, мне понадобится секретарь, раз Анна уходит. Но, к большому сожалению, я, в бытность мою в Вашингтоне, нашла как раз такую девушку, какую искала больше года, – мисс Питерс. У нее девятилетний стаж. Я пригласила ее незадолго до моего отъезда и не догадалась телеграфировать Анне, как мне бы следовало сделать, – она сделала паузу.
– Что же, ничего не поделаешь! – мужественно отозвалась Жуанита.
– Разумеется, – одобрила ее собеседница. – Такие недоразумения всегда могут случиться. Мне только досадно, потому что при всем моем уважении к мисс Питерс, я не очень высокого мнения о ее знании испанского языка. Но дело сделано. Теперь у меня такая идея: оставим все, как оно есть, на два-три дня, пока не уедет Анна. Это будет, кажется, двадцать шестого?
– Нет, двадцать девятого.
Жуанита не могла не заметить тени неудовольствия, промелькнувшей в ясных карих глазах.
– Двадцать девятого? Так, ну что же, значит, до двадцать девятого. Не удивляйтесь, мисс Эспиноза, что я сегодня звонила одной из моих добрых приятельниц, миссис Гаррисон, относительно вас.
– Меня?!
– Да. Миссис Гаррисон заведует клубом святой Моники. При клубе прекрасный меблированный дом для девушек из Сан-Франциско. Комнаты все хорошие, солнечные, с ваннами. И девушки просто дерутся друг с другом, чтобы получить там комнату, очередь всегда громадная. Я состою в их попечительном совете. И я хочу, чтобы вы были моей гостьей, покуда найдете подходящее место. Мы ничего не скажем Анне Руссель и, когда она уедет, я вас устрою там. Я убеждена, что вы и миссис Гаррисон понравитесь друг другу.
– Но, миссис Чэттертон, я не могу согласиться, чтобы вы хлопотали о моем устройстве. Было бы странно ожидать этого, – начала Жуанита с юношеской застенчивостью. Но ее собеседница как будто не слышала; она смотрела на нее отсутствующим взглядом и о чем-то размышляла.
– Какие у вас планы на будущее, мисс Эспиноза? Вы остались совсем одинокой?
– Да. У меня нет родных.
– И нет денег?
– Очень немного. Но на первое время хватит.
– Разве ранчо, где вы выросли, не принадлежало вашей матери? Оно было заложено?
– Нет. Но, по некоторым причинам, оно перешло к родственникам моего отца.
– Так… – Джейн Чэттертон помолчала. Потом заметила, как будто между прочим:
– Я тоже раньше, до того, как вышла замуж за мистера Чэттертона, работала и сама кормила себя.
Это было очень мило сказано, и исключительно для того, чтобы завоевать расположение Жуаниты и легче подойти к ней. Девушка инстинктом понимала это.
– Я отлично знаю, таким образом, каковы ваши перспективы, – заключила миссис Чэттертон, – и как приятно сознавать себя независимой. И потому я хочу быть вашей крестной матерью, пока вы еще не встали на ноги. Уверяю вас, – прибавила она, так как Жуанита, покраснев, не поднимала глаз и молчала, – уверяю вас, все мои знакомые дамы делают то же самое, отчасти, чтобы поощрять учреждения для девушек, отчасти… – засмеялась она, – потому что девушкам, в наше время, нужен такой небольшой толчок, чтобы найти самих себя, – им открыта такая широкая дорога.
– Вы очень добры, благодарю вас, миссис Чэттертон, – сказала Жуанита все еще тихо и неуверенно.
– Ничуть я не добра, – возразила та весело, с видимым облегчением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79