Мы повернули еще немно-ожечко.
– Еще немно-ожечко, совсем чуть-чуть!
Собрав остатки сил, мы повернули еще немно-ожечко, совсем чуть-чуть.
Все это время дядюшка стоял, согнувшись, и старался заглянуть под низ ящика – туда, где лежали свернувшиеся анаконды и кобры, однако машина уже достаточно глубоко увязла в иле, и он ничего не мог увидеть.
Тогда дядюшка выпрямился и, по щиколотку в тине, решительно обошел вокруг ящика, лучась довольством и не выказывая ни малейшей тревоги или озабоченности.
Впрочем, было ясно, что произошла какая-то неполадка. Но поскольку я продолжал оставаться в полном неведении относительно устройства таинственного аппарата, то и не мог сказать наверняка, в чем именно заключалась неисправность и какие меры должны были быть приняты к ее устранению.
Снова, на этот раз еще медленнее, дядюшка обошел ящик: заметно было, что он борется с нарастающим раздражением, но все-таки не теряет надежды.
Все свидетельствовало о том, что предполагаемый эффект так и не наступил. Я был совершенно уверен, что уровень воды у моих ног нисколько не понизился.
– Поверните еще немножечко, самую чуточку!
– Дядюшка, дальше поворачивать просто некуда. Разве вы не видите, что ящик уже перевернут?
– А ну-ка, Йорпи, убери свои копыта из-под ящика!
Эта вспышка со стороны дядюшки показалась мне плохим признаком.
– Наверняка можно перевернуть ящик еще самую чуточку!
– Ни на волос, дядюшка.
– К дьяволу этот проклятый ящик! – взревел дядюшка голосом громовым, как внезапно налетевший шквал. Подскочив к ящику, он пнул его босой ногой и сокрушил боковую доску. Затем схватил ящик, вытряхнул из него всех кобр и анаконд и, перекрутив и разорвав их на части, расшвырял по сторонам.
– Остановитесь, дядюшка, дорогой дядюшка, ради бога, остановитесь! Не разрушайте в минуту буйного ослепления то, что взлелеяли душой за долгие годы самоотверженного труда. Остановитесь, заклинаю вас!
Моя страстная речь и брызнувшие из глаз слезы возымели свое действие: дядюшка, прекратив яростное разрушение, оцепенело воззрился на меня невидящим взглядом, словно поврежденный в рассудке.
– Еще не все потеряно, дядюшка! Аппарат можно восстановить. У вас есть молоток и клещи – соберите детали вместе, испытаем его снова. Пока есть жизнь – есть и надежда.
– Отныне мне остается одно отчаяние, – простонал дядюшка.
– Нет, дорогой дядюшка, давайте, давайте скорее – соедините вот эти штуки, а если нельзя обойтись без других инструментов, испытайте хоть одну какую-то часть – не все ли равно? Попробуйте, дядюшка, попробуйте скорее.
Моя неотвязная настойчивость, кажется, повлияла на дядюшку. Неподатливый корень надежды, так и не выкорчеванный до конца, чудесным образом пустил последний побег.
Тщательно отобрав из остатков аппарата несколько наиболее затейливых обломков, дядюшка непонятным способом ухитрился сцепить их вместе, после чего, очистив ящик, не спеша вставил их внутрь и приказал нам с Йорпи, стоявшим там же, где и в прошлый раз, снова перевернуть ящик.
Мы послушно перевернули – и, так как ни малейшего результата не последовало, я ждал, что вот-вот послышится знакомая команда перевернуть ящик еще чуточку, однако, поглядев на дядюшку, замер в ужасе. Лицо его съежилось и потемнело, словно высохший лимон. Я выронил ящик – и, бросившись к дядюшке, едва успел подхватить его под руки.
Оставив злосчастный аппарат на том самом месте, где он был брошен, мы с Йорпи помогли дядюшке добраться до шлюпки и молча отчалили от Куошского острова.
Как стремительно уносило нас течение! А как тяжело приходилось нам еще совсем недавно! Мне вспомнились слова дядюшки, сказанные им не далее как час тому назад о том, что всеобщий поток увлекает человека в пучину забвения.
– Малыш! – промолвил наконец дядюшка, приподнимая голову.
Я пристально посмотрел на него – и с радостью убедился, что признаки грозной болезни почти исчезли с его лица.
– Малыш, что может изобрести в этом старом-престаром мире какой-нибудь старый человек?
Я промолчал.
– Малыш, послушайся моего совета и никогда не пытайся докапываться ни до чего, кроме счастья.
Я не сказал ни слова.
– Малыш, меняй курс – мы плывем обратно, за аппаратом.
– Дядюшка!
– Из него получится неплохой дровяной ящик, малыш. А верный старый Йорпи сможет выручить за лом деньги себе на табак.
– Торокой старый хосяин! Это перфый топрый слофо про Йорпи за тесять толких лет. Плакотарю от туши… Ты снофа стал сопой, масса, за тесять толких лет.
– А что толку? – вздохнул дядюшка. – Но теперь все кончено. Малыш, я рад, что потерпел неудачу. Она сделала из меня доброго человека. Поначалу было очень тяжко, но я рад, что так вышло. Хвала Господу за неудачу!
Говорил он истово, и лицо его светилось необыкновенной серьезностью. Мне не забыть этого выражения. Если случившееся превратило дядюшку в доброго старика, то меня – в умудренного юношу. Пример заменил мне опыт.
По прошествии нескольких лет здоровье моего дорогого дядюшки пошатнулось, и после безропотного осеннего увядания он мирно отошел к праотцам, а преданный старина Йорпи закрыл ему глаза. Когда я глядел на достойное лицо дядюшки в последний раз, мне почудилось, будто бледные губы его шевельнулись. И послышалось мне его пламенное, вырвавшееся из глубины души восклицание: «Хвала Господу за ниспосланную неудачу!»
1854

1 2 3