Перевалив через невидимую под снегом канаву, джип вылез на собственный след и шустро понесся обратно к базе.
— Так это они, сэр? Specnaz? — снова осторожно поинтересовался заметно мандражирующий водитель, когда дорога пошла поровнее и стало можно разговаривать, не опасаясь откусить себе язык.
— Все может быть, — неохотно признал Грин. — Может, и не specnaz, но частников они уделали, как щенят…
— Что там было, Ник? — тихо спросила Аня, но Грин расслышал:
— Засада. Классическая, как учат на курсах юного моджахеда. Частники не случайно наткнулись на этих мерзавцев, мерзавцы знали, что пойдет колонна, и ждали именно ее.
— Вот даже как?
— Да. Кто-то из наших попал им в лапы живым.
— О Господи…
…Эта русская переживает за незнакомых ей «диких гусей» так, словно они ей родные братья… — который раз отметил Грин. — …Похоже, что с сердцем у нее все о'кей. Jesus, если удастся выбраться из этой задницы, то, пожалуй, стоит поговорить с ней начистоту; она, кажется, тоже не против… А почему нет? В Европе на таких, как я, спрос высок как никогда, юропиэнс взялись-таки за своих муслимое и ниггерое. Выберем местечко потише… Кроатия, например. Тот же Дубровник. Пойду служить к этим albanian mobs, пo старой памяти. Купим домик на берегу. Только б выбраться из этой задницы…
— О, КПП показался. Джек, за теми кустами — вставай.
— Почему, сэр?
— Здесь местность открытая. С них станется встретить нас у самой проходной. Подождем «Брэдли», так спокойней… Макконахи, Финнеган, как у вас там?
— Тихо, сэр!
— Давайте ко мне. Я стою у поворота на базу, не затопчите.
— Значит, все-таки это specnaz… — пробормотал про себя водитель.
Сережик не уставал поражаться Старому — то, чего Ахмет добивался от людей, просто разговаривая с ними, было выше его понимания. При взгляде со стороны казалось, что перед Старым все размягчается и плывет, послушно принимая ту форму, которую Старый пожелал в самом начале. То, что растапливает перед ним жесткую и колючую шкуру Мира, напоминало молодому ветер над сходящим с озера льдом. Вроде бы слабый, он в считаные минуты разворачивает и гонит куда-то иссиня-серые многотонные льдины, глядя на которые всем животом чувствуешь их сырую неповоротливую тяжесть.
И сегодня произошло все то же самое, что и всегда. Мужики, только что, казалось бы, готовые ясно и коротко послать Старого с его сумасшедшими планами, как-то все и враз переобулись — вопрос «а нам это надо?» тихонько растворился в воздухе, словно его и не было. Вместо него всплыли совсем другие вопросы — «а как это сделать» и «как не сложить головы впустую», и на этих вопросах мужики уперлись.
Проснулся Сережик от холода, пробравшегося в рукава и превратившего кисти рук в бесчувственные деревяшки. Организм дисциплинированно козырнул и отчитался: глубокая ночь, но до рассвета часа четыре, можно еще поспать; опасности нет ни рядом, ни поблизости; в комнате кто-то свой, и пора бы отлить. Отлепив потные шмотки от мгновенно остывшего кресла, Сережик поднялся. Все разошлись, только Сытый подкидывает в прогоревшую печку дрова.
— Фу, накурили, вонищща… — дергаясь от морозной дрожи, сотрясающей еще не проснувшееся тело, Сережик подсел к печке. — Сытый, че не разбудили-то?
— Старый не велел. Сказал, типа кто сегодня жизнь отнимал, то если уснет — будить нельзя, «там» типа кто-то обидится или еще че-то. То ли шутит, то ли хуй знает… Это че он, всегда так?
— Да сколько знаю, всегда, — через зевок ответил Сережик, пытаясь нашарить вытянутыми к печке ладонями хоть немного тепла. — У него никто никогда не знал, шутит он или сурьезно… Ну, че там мужики, как дышут?
— На том сошлись, что он сам, один, идет и приводит оттуда одного ихнего военного. Желательно, чтоб начальничка хоть какого.
— Эт зачем? — фыркнул Серега.
— Ну, чтоб поколоть его принародно да все проверить, раз нонешние двое ниче толком сказать не могут. Да это так все, отмазон. Все это от Токаря идет, он просто ссыт, вот и все. Еще б Губу спросили, идти воевать или все-таки лучше в подвале посидеть… — презрительно скривился Сытый, раскалывая обломок дверного косяка штык-ножом.
— Токарь вроде как не сыкло… — полуутвердительно обронил Серега, инстинктивно устанавливая с Сытым формат подчиненности: тот, кто объясняет свои слова, уже как бы пригинается.
— Ну не сыкло, да. Просто так замечено, что если он в чем-то не шибко уверен, то до последнего тити мнет. Мужики оттого к нему прислушиваются, что с ним-то точно под тапок не залезешь. Но не сыкло, нет. Видал, как он сегодня?
— Да, неплохо отработал, — важно отметил Серега. — Троих как самое малое за ним надо считать. Наверно, больше на самом деле. Старый говорил… О, а он сам-то где? Отбился?
— Не, в подвале с этими вожжается.
— Пойду-ка дойду до него…
— Слышь, Серый. Не ходи, ну его.
— А че такое? Не велел?
— Да не… С ним Токарь сначала вниз пошел, сам этих послушать хотел… Как бы от опчества.
— И че?
— Да ниче. Подымается минут через десять, морда как у потерпевшего. Мужики его спрашивают, типа ну че, че там эти поют, а он «идите», говорит, «сами смотрите, кому жрачку не жаль».
— А в карауле кто?
— Губу подняли. Выспался уже.
— Пойду гляну, как он там караулит… — поднялся Сережик, но пройдя по гулкому коридору второго этажа, на лестнице свернул вниз.
Однако вместо истошных воплей, ожидаемых Серегой, стылая тьма подвала встретила его могильным безмолвием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99