И бросил на ходу:
– Потому что на них мне плевать, а на тебя – нет.
Эллен обиделась до глубины души. Кинулась вслед за Дэниэлом в прихожую и едва успела схватить его за рукав:
– Что ты несешь? На них плевать, а на меня – нет! То есть как – не плевать, если ты со мной так обходишься?
– Перед тобой я никогда не притворялся, – сухо сказал Дэниэл. – Не строил из себя идеального мужчину, как перед другими бабами. Такого, каким они хотят меня видеть.
– Ах, спасибо! – заорала Эллен. – Всю жизнь мечтала о муже, который говорит правду о своих любовных делишках! Спасибо тебе!
Дэниэл пожал плечами:
– Прости.
«Прости»? Разве это хотела услышать Эллен? Извинения за то, что для других он старается быть хорошим, а для нее – нет? Может, он еще делает ей честь? Может, ждет благодарности?
– Подонок, – повторила Эллен. – Подонок. Я люблю тебя.
Никогда прежде Эллен не говорила Дэниэлу этих слов. Дэниэл тоже не признавался ей в любви, ведь она и не требовала признаний.
– Подонок, подонок, подонок, – твердила Эллен снова и снова, когда Дэниэл уже вышел, захлопнув дверь перед ее носом. Стенания обезумевшего ничтожества.
Но она не бросилась следом за Дэниэлом, не окликнула его. Просто ушла в гостиную, свернулась клубочком на диване и зарыдала.
С тех пор Дэниэл стал заходить реже. Он больше не открывал дверь своим ключом, а звонил и ждал, когда Эллен впустит его. Казалось бы, мелочь, но значила она много. Дэниэл как будто говорил: я тут больше не живу, я гость. И все же Эллен не могла перед ним устоять. Если Дэниэл здесь, у нее в гостиной, он должен принадлежать ей. И неважно, что решала она про себя («Выставлю его за дверь!»), – когда Дэниэл приходил, она всякий раз уступала ему. И всякий раз чувствовала себя униженной.
Дэниэл приходил, когда Эллен была на работе. Или по субботам, когда она отправлялась на «грибную охоту» с миссис Бойл. Вчера, столкнувшись с Эллен на лестнице, он узнал о прогулке с Корой. Вот и сейчас, без ведома Эллен, он стоял у нее в спальне, вдыхая ее запах, не спеша перебирая ее вещи. Бродил по комнатам, пытался представить ее жизнь. Разглядывал корешки квитанций и чеки из магазинов, читал письма, прослушивал сообщения на автоответчике, перебирал книги, придирчиво рассматривал пластинки. Эллен, оказывается, стала любительницей оперы, в которой Дэниэл ничего не смыслил. Влияние миссис Бойл. Он рылся в кухонных шкафчиках, заглядывал в холодильник. Смотрел на посуду в раковине, а в ванной открывал духи, вдыхал их запах, брызгал на себя. Листал ее записные книжки, изучал ее сюжеты, героев, их бойкие речи. Валялся на ее постели, трогал сброшенную одежду, которую Эллен всегда оставляла на стуле. Слушал ее молчание.
Дэниэла всегда пленяло молчание Эллен. Она умела погружаться в свой мир – сюжеты, мечты, воспоминания. Ее молчание было глубже, чем у Дэниэла, – более проникновенное, выразительное, красноречивое. Его же молчание было всегда одинаковым – дикая путаница в голове, обрывки песен, мимолетные мысли, чьи-то слова, сказанные много лет назад, – и так без конца, и не избавиться от этого никакими силами.
Уходя, Дэниэл всякий раз прихватывал что-нибудь с собой. Только не еду. У Эллен вечно пустой холодильник, сразу бросится в глаза. Чтобы она не заметила, лучше взять какую-нибудь мелочь. Скажем, сережку – решит, что потеряла ее на улице. Или диск – подумает, что дала кому-то послушать. Чашку или стакан – не беда, у нее есть еще. Или помаду – сама могла сунуть куда угодно. Как-то раз Дэниэл стащил у Эллен из ванной мыло, зная, что она лишь на миг удивится пропаже. «Странно», – скорее всего скажет она, растерянно глядя по сторонам. Дэниэл тогда улыбнулся, вспомнив об Эллен, завернул мыло в туалетную бумагу и спрятал в карман. Сегодня он нашел на комоде в спальне ее любимое серебряное колечко и не смог удержаться.
Кольцо Дэниэл положил в коробку у себя в комнате, дверь в дверь с берлогой Фрэнки-Дешевки, букмекера, соседом которого он стал. Комнатка была тесная, но Дэниэлу вполне хватало. Пластинки, проигрыватель, кровать. Не то чтобы он часто на ней спал. Ему и так было где проводить ночи. Он спал с Луизой – и приносил ей манго и прочую экзотику от Милашки Мэри. Спал с Мэри – и угощал ее белым вином и бельгийским шоколадом от Луизы. Мэри носила ожерелье, украденное из Луизиной шкатулки, а у Луизы на кухне цвела белая бегония с подоконника Мэри. Дэниэл развлекался с обеими, готовил им чай и кофе, сочинял счастливые гороскопы, якобы вычитанные в журналах. В один прекрасный день его разоблачат. Ну и плевать – ведь пока всем троим хорошо! И все же он думал об Эллен. Она не давала ему покоя. Можно сказать, сводила его с ума (если его вообще можно свести с ума). До нее было не достучаться. Не пробить стену, которую она возводила много лет. Бывает, говоришь с ней, а она не слушает. Смотрит в пространство, улыбается чему-то. Мечтает. Дэниэл не мог с этим смириться.
По озеру к Коре и Эллен подплыли лебеди, крича и вытягивая шеи. Крики их разносились в прохладном воздухе, звук был какой-то нездешний. Эллен потянуло в город. Ей не по душе были длинные прогулки по сырой земле. Среди домов, бензиновой вони, уличной музыки, запахов заморской кухни из ресторанов и вина из баров она чувствовала себя в безопасности. Эллен и Кора шли по дальнему берегу озера, не спеша пробираясь среди высокой травы и густых кустарников, раздвигая ветви деревьев. Сгущались сумерки, небо над соснами превращалось в черный бархат.
– Ты точно знаешь дорогу? – засомневалась Эллен.
– Вокруг озера всего одна тропа, – объяснила Кора. И указала назад: – Оттуда мы пришли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75