Потом мы сидели в гостиной, и свечи быстро оплывали, а ветер сотрясал дом и бился в окна. Мы со Старой Мадам старались поддерживать беседу, чтобы отогнать тоску, нависшую над комнатой как печальная птица. Лорели потягивала бренди, что принесла ей Марго, ее руки дрожали, когда она подносила стакан к губам, и начинали дрожать еще сильнее, когда она замечала, что Старая Мадам смотрит на ее немигающими глазами.
Руперт, утомленный долгим скучным днем, почти дремал возле меня, и я встала и сказала, что ему пора спать. Он с готовностью поднялся на ноги и своей маленькой ручкой схватил меня за руку.
– Попрощайся с бабушкой.
– Спокойной ночи, бабушка.
– А теперь с мамой…
– Доброй ночи, мама.
Лорели криво улыбнулась и хотела поставить свой стакан на табурет, что стоял подле нее, но промахнулась, и стакан упал на пол к ее ногам. Она даже не заметила этого, а протянула дрожащие руки к Руперту:
– Иди сюда, родной.
Его маленькое тело напряглось, и я понимала его, потому что в глазах ее стоял пьяный туман, а с лица не сходила бессмысленная улыбка. Когда она пропела: "Ну подойди к маме, мой самый красивый мальчик", голос ее был хриплым: "Мой замечательный, славный мальчик!"
Руперт смотрел на нее презрительно.
– Ты же пьяная, мама, – сказал он холодно. Отпустив мою руку, он зашагал вон из комнаты, сердито расправив плечи.
Я поспешила за ним, но успела заметить ужас в широко открытых глазах Лорели. Обернувшись на лестнице, я увидела, как она съежилась в кресле и закрыла лицо руками. И еще я увидела, как впилась Старая Мадам своими глазками, как двумя серыми пиявками, в эту безутешную фигуру.
Пока Руперт раздевался, я отругала его. Но не слишком сурово, потому что это естественно, что разумному ребенку была неприятна такая сцена. И он еще был слишком мал, чтобы понять, какими неведомыми тропами приходится брести человеческим существам по жизни, слишком мал, чтобы постичь, в какую пучину может затянуть человека сила, что могущественнее его.
Пожелав ему спокойной ночи, я потушила лампу и вышла. Внизу послышался скрип колес кресла Старой Мадам. Лорели осталась в гостиной одна, когда я снова вошла туда. Она сидела, закрыв лицо руками, и, кажется, целую вечность я сидела и смотрела, как текут у нее по пальцам слезы.
Потом, не в силах это выносить, я вытерла ей руки своим платком. Она не замечала моего присутствия; а когда я отняла ее ладони от лица, то увидела, что глаза ее пусты, как у лунатика.
Я тихо стала уговаривать ее подняться к себе, помогла подняться по лестнице и проводила в неубранную спальню. Набрав в таз воды, я умыла ее, нашла свежую ночную сорочку в комоде и надела на нее. Когда я завязала на ее шее голубую ленточку и уложила в постель, то принесла щетку и стала расчесывать ее светло-каштановые волосы, которые рассыпались по подушке золотым покрывалом. Затем я, стараясь не шуметь, прибрала в комнате и, наконец, открыла окно, чтобы ночная прохлада выветрила застоявшийся запах винных паров.
Облокотившись на подоконник, я стала смотреть на ночное небо. Гроза утихла на время, но тяжелые облака обещали пролиться еще более сильным дождем, а ветер все еще терзал деревья и вспенивал воды Пролива. Потом я увидела, как сверху сорвалась темная тень, бесшумно упала на неосторожную жертву и взмыла вверх с бессильно болтающейся тушкой в когтях.
Я опустила окно и вернулась к Лорели. Она лежала с закрытыми глазами, и на лице ее наконец появилось покойное выражение. Я притушила лампу возле кровати и направилась к выходу. Когда я уже была у двери, она окликнула меня:
– Мисс Сноу.
– Да, миссис Ле Гранд?
– Вы были так добры ко мне.
– Попытайтесь заснуть.
– Хорошо – спасибо вам.
Я колебалась. При слабом освещении лицо ее казалось таким юным. С этой густой волной волос и голубой ленточкой на шее она была похожа на маленькую девочку. Мне стало так жалко ее.
– Может быть, мне еще посидеть с вами, миссис Ле Гранд?
– Нет, ничего, со мной будет все в порядке.
Я оставила ее в этой мрачной комнате, понимая, что ни я, никто другой не сможет утешить ее и отогнать злых духов, что набрасываются на безутешных такими долгими ночами. Раздеваясь в своей темной сырой комнате, я почувствовала себя виноватой в том, что, уделяя столько внимания дому, не нашла времени позаботиться о его хозяйке.
Мне плохо спалось этой ночью. Сквозь сон до меня доносился зловещий свист ветра, и на рассвете я услышала, что опять начался дождь. И даже во сне меня мучила непонятная тоска, от чего я беспокойно ворочалась и металась; и когда я проснулась, хотя было еще и темно, но часы уже пробили шесть.
Дрожа от холода, я зажгла лампу и оделась в темноте, мечтая поскорее оказаться на теплой кухне Маум Люси. Но когда я уже вкалывала последнюю шпильку в свой узел волос на шее, то подошла к окну и увидела, что натворил шторм. Цветы и кусты лежали распростертыми на земле, прибитые ливнем. Огромные сучья деревьев болтались беспомощно, словно они окончательно сдались стихии, а воды канала вышли из берегов и заливали землю, на которую не имели никакого права.
И тут я заметила на пристани Сент-Клера и Вина. Сент-Клер был в длинном плаще, с непокрытой головой, несмотря на ливень. Оба они стояли на коленях прямо на мокрых досках причала. Мне не было видно за их склонившимися над чем-то спинами, чем они там занимались. Но меня удивило, отчего они оказались в такой ранний час и в такую погоду на улице.
А когда я спустилась вниз, то поняла, что произошло что-то необычайное. Старая Мадам, уже одетая, сидела в гостиной у потрескивающего камина, хотя она никогда не вставала раньше девяти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96