И когда покупки были сделаны, она шла к соседям пить чай с тминным кексом, а Джек тем временем утрясал дела с агентом и искал гуртовщика.
– Этим займется Мерсибрайт! – говорила она нарочито громким голосом продавцам. – Он действует от моего имени.
– Вам бы следовало взять с собой Питера Льюппитта, – сказал как-то Джек, когда они возвращались домой из Дэрри-Кросс. – И Вилла Гонлета, если вы в пятницу поедете в Боскотт.
– А вам не нравится бывать на ярмарках?
– Да нет – нравится, но Питер Льюппитт – ваш старший пастух, и мне кажется, что он должен подбирать овец в свое стадо.
– Я им не доверяю. Я знаю их лучше, чем вы, и уверена, что они надуют меня при первом удобном случае.
Некоторое время они ехали молча, мисс Филиппа сидела очень прямо, и казалось, что ей слишком жарко в плотной черной юбке и в жакете, поскольку день был довольно душный.
– А вам я доверяю, – вдруг сказала она и, словно не зная, куда деваться от смущения, хлестнула кнутом по кустам ежевики, которые росли по сторонам. – Чьи это изгороди? Они такие заросшие! Выходит, вся моя работа по благоустройству фермы – насмарку!
За две июньские недели поля стали ярко-желтыми: это цвела дикая горчица, и в ее длинных стеблях совершенно затерялись хилые колосья, которые только-только начали пробиваться на свет Божий. Но вот горчица отцвела, на ее месте зарозовел чертополох, и теплые июльские ветры обдавали своим дыханием буйные травы, разнося вокруг терпкий запах миндаля.
– У меня сердце разрывается, – сказал Джо Стреттон, когда они с Джеком косили травы. – С каждым годом здесь становится все хуже и хуже. Во времена старика Гаффа это была самая лучшая ферма, и каждый акр земли был вылизан. А что женщины понимают в фермерстве?
Сено было тощее, с большим количеством щавеля, поскольку за лугами никто не следил.
– Весь год у нее тут пасутся коровы, и мисс Филиппа еще хочет, чтобы сено с этих лугов было хорошим! – сказал Джонатан Кирби, который подошел к месту привала, нацепив на вилы хиленький пучок сена. – Гляньте-ка на это! Огородные пугала набивают кое-чем получше!
– А вы ей говорили, – спросил Джек, – про выпасы?
– Ха! А толку! – воскликнул Стреттон. – Это все равно, что дуть на горчицу, чтобы не жгла. Она не считает нужным слушать таких, как мы. На такой ферме должно работать двадцать человек, так и было при ее отце, и каждый чувствовал себя на своем месте и любил с гордостью повторять, что он из Браун Элмса.
В конце августа, в разгар жатвы, мисс Филиппа тоже вышла в поле вязать снопы. Иногда появлялась и Ненна. И сестры работали бок о бок. Но вокруг них всегда оставалось свободное пространство, поскольку крестьянки и их дети предпочитали держаться от хозяев на расстоянии.
Сухой чертополох в снопах сильно кололся. Иногда женщины и дети вскрикивали от боли и останавливались, чтобы вытащить острые колючки из ладоней и пальцев.
Но мисс Филиппа всегда молчала и даже не вздрагивала, лишь кидала суровый взгляд на Ненну, если та начинала ворчать. Она считала ниже своего достоинства показывать всем свои страдания и пыталась делать вид, что здешний чертополох не слишком-то и колется.
Пока шла уборка, мисс Филиппа трудилась с восхода до заката, готовая в любую минуту броситься подбирать остатки колосьев, если в междурядьях, по которым проходила жатка, оставался хотя бы дюйм нескошенной пшеницы. И бранилась, когда дети принимались жевать зерна. Она по нескольку раз обходила одно и то же поле, внимательно осматривая стога пшеницы, и казалось, что она пересчитывает снопы.
– Но урожай от этого не станет больше, – сказал Оливер Лейси, обращаясь к Джеку, – сколько бы она на нее ни глазела!
Когда последние вязанки ячменя увезли на гумно и спрятали под навесом, мисс Филиппа распорядилась, чтобы обмолотили и взвесили первую партию пшеницы, поскольку собралась в среду отвезти ее на ярмарку в Елланд.
– А, вот что ей надо! – воскликнул Джо Стреттон. – Шляться по рынку и строить из себя первую леди-фермершу! Подумать только, с какой гордостью она осматривает свои стога! Словно собрала самый богатый урожай по эту сторону Ладдена!
Джек, зайдя в амбар после молотьбы, застал там мисс Филиппу в одиночестве и увидел, как она, кусая губы от досады, пересчитывает кули.
– С какого это поля и сколько там собрано с одного акра? – спросила она Джека.
– Эта партия – с поля Саут Вуд, а там получилось тринадцать-четырнадцать бушелей.
– Мало, да?
– Очень мало. Кроме того, возможно, в зерне полно горчицы. Такая земля, как в Саут Вуд, могла бы давать по сорок бушелей с акра, если к ней приложить руку. Но вы сняли слишком мало пшеницы и дали разрастись горчице. Не говоря уже о щавеле и чертополохе.
– Так это я дала разрастись горчице? Интересно, а за что я плачу своим работникам, разве не за то, чтобы они пропалывали поля?
– А вы им приказывали?
– Не знаю. Не помню. Неужели я должна им напоминать о каждой мелочи? Они ведь и сами могли сообразить, когда нужно было заняться прополкой!
Но жаркие, напряженные дни жатвы порядком утомили ее, и в голосе Филиппы уже не чувствовалось прежней силы. Усталость и разочарование наполнили ее глаза слезами. Ее измученный вид говорил о том, что она потерпела поражение.
– Что я должна сделать, чтобы земля давала урожай? Она стояла рядом с кулем и пальцами, распухшими после многодневного труда в поле, перебирала зерно.
– Когда отец привозил на рынок образцы пшеницы, его встречали с распростертыми руками. А сейчас, подозреваю, все будут хихикать в рукав.
Она закрыла мешок и стряхнула с пальцев пыль. С мольбой в глазах она посмотрела на Джека.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55