.. Ветер, врываясь в открытое окно справа от «Шарлотты», веял на меня своим довольно непримечательным ароматом и здоровым резким запахом плоти, слегка испорченным приглушённым запахом табака.
– Просто беда… – начала она как бы невзначай. – Этот бедный малыш…
Я послушно спросила:
– Какой бедный малыш?
– Разве вы его не видели? Нет, вы не должны были его видеть… И всё же, когда он склонился над балюстрадой наверху, вы уже пришли. Это он был в белом кимоно.
– С белокурыми волосами?
– Так! – тихо воскликнула она. – Он самый. Он доставляет мне массу хлопот, – добавила она.
Я позволила себе улыбнуться с заговорщицки-лукавым видом, который мне совершенно не идёт:
– Не только хлопоты?.. Она пожала плечами:
– Можете думать, что хотите.
– Это тот самый юноша, который запретил вам петь, не так ли?
Она подтвердила с серьёзным видом:
– Да. Это заставляет его ревновать. У меня не то чтобы красивый голос, но я пою хорошо.
– Я как раз собиралась сказать вам обратное, представьте себе… У вас есть голос…
Она вновь пожала плечами.
– Как вам угодно. Одни говорят одно, другие – другое… Хотите, я прикажу остановить такси перед вашим подъездом?
Я удержала её услужливую руку.
– Не стоит. Пожалуйста.
Она, казалось, немного жалела о том, что вела себя сдержанно, и решила задать мне вопрос, в котором сквозила откровенность:
– Немного опиума время от времени, ведь это не очень страшно для молодого человека со слабыми лёгкими, не так ли?
– Нет… Не очень страшно… – неуверенно произнесла я.
Её высокая пышная грудь приподнялась от тяжёлого вздоха.
– Много хлопот, – повторила она. – В конце концов, за то, что он в течение двух недель хорошо принимал свои таблетки, хорошо ел говядину и баранину и хорошо спал с открытым окном, время от времени полагается награда, не так ли?
Она засмеялась вполголоса своим мелодичным хриплым смехом.
– Он говорит, что это сущая оргия, представляете… Он – гордец… Сударыня, – промолвила она с живостью, – у вашего подъезда – мусорщики, вас не смущает их присутствие? Нет? Тем лучше. Свобода – прекрасная вещь. Но я… я не свободна.
Внезапно она умолкла, рассеянно предложила мне руку и одарила меня лёгкой простодушной улыбкой своих больших глаз с прозеленью, напоминавшей лужицы с морской водой, которые оставляет море при отливе.
Прошло некоторое время, прежде чем я снова увидела Шарлотту. Я не искала с ней встречи, по крайней мере в тех местах, где, как мне казалось, могла бы с ней столкнуться – например, в церкви на левом берегу на обряде венчания или в какой-нибудь старой квартире, среди одного из семейств, стойко хранящих в Париже свой провинциальный дух. Я полагаю, что её присутствие и хлопоты вокруг круглого шестиугольного столика на одной ножке, увенчанного блюдом с печеньем, показались бы совершенно естественными. Я так и видела её сидящей в пальто оливкового цвета, в маленькой шляпке, надвинутой на глаза, с вуалеткой, досадливо приподнятой на переносицу, с чашкой бесцветного чая, зажатой между двумя пальцами; я видела, я выдумывала её, я слышала её голос с безыскусным непосредственным выговором, ловко умасливающий старых неразговорчивых хозяек: «Я, видите ли, хочу сказать вам по совести, что об этом думаю…»
Я не искала её, опасаясь развеять атмосферу тайны, которой мы окутываем людей, известных нам лишь своей незамысловатостью. Но я не удивилась, когда однажды она возникла передо мной, в то время как я продавала книги ради одного из своих сочинений. Она купила у меня томик с едва заметной улыбкой. Я спросила её с готовностью, видимо изумившей её:
– Следует ли подписать вам книгу, сударыня?
– О! Сударыня… Если это вас не слишком затруднит…
– Нисколько, сударыня… Кому?
– Ну, сударыня… Вы напишите просто: «Госпоже Шарлотте…»
Ко всем этим бесконечным «сударыням», которыми мы церемонно обменивались, Шарлотта присовокупила знакомый смех, смех вполголоса, столь же тихий и берущий за душу, как крик маленькой ночной совы-сипухи – дикого голубя мрака…
Я задала неуместный вопрос:
– Вы совсем одна?
– Я всегда гуляю одна, – ответила Шарлотта. – Вас там больше не видно…
Она сказала вполголоса, листая только что купленную книгу:
– Они всегда там в воскресенье вечером…
Я приняла предложение, сквозившее в её словах, ради удовольствия вновь увидеть Шарлотту; новая встреча в мастерской-курильне, приветливой и неуютной, как вокзал, доставила мне больше удовольствия, чем я рассчитывала, ибо она была одна. Никакой сердитый юноша не стерёг её в глубине багряного сумрака, сгустившегося под галереей. Она сидела с непокрытой головой, в облегающем чёрном платье, слегка подчёркивающем её полноту, без ритуального кимоно, попивая мате. Она предложила мне этот напиток с запахом чая и цветущего луга, налитый в жёлто-чёрную полосатую тыкву.
– Держите угощение, которое я только что настояла в воде, – сказала она, протягивая мне широкую, сплющенную с одного конца трубочку. – Вам удобно? Не подложить ли подушку под поясницу? Видите, какие все смирные сегодня вечером… Женщин нет… Те, что в глубине? Это англичане, серьёзные люди, они приходят только ради опиума.
Её ненавязчивая любезность, приглушённый голос и взгляд серо-зелёных глаз отомкнули бы самое неприступное сердце. Пухлые руки, обыденная бессловесная чёткость каждого жеста – сколько соблазнов для юного пылкого влюблённого!..
– Я вижу, вы одна, госпожа Шарлотта?
Она спокойно кивнула.
– Я отдыхаю, – бесхитростно ответила она. – Вы скажете, что я могла бы отдыхать дома… дома как следует не отдохнёшь.
Её уверенный и доброжелательный взгляд блуждал по сторонам, в то время как она вдыхала, делая долгие затяжки, запах опиума, которым я наслаждалась по-своему, подобно всем тем, кто не умеет курить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46