Она проскользнула к своему любимому столику неподалёку от камина с вытяжным колпаком. Протянувшийся во всю длину старого, толстостенного парижского здания, зал приглушал все звуки. Ничто здесь не было подчинено требованиям чьего-либо личного вкуса или желанию создать атмосферу утончённости.
– Как видишь, – сказала Коломба, – здесь ничего не изменилось. Сюда приходят поесть, подобно тому, как в исповедальню приходят исповедоваться.
– Причём в исповедальне позволяется вешать гирлянды и ставить скульптуры в соответствии со вкусами мирян… Но где же Эрмина?
Эрмина, задержавшись у одного из столиков, беседовала с одиноко сидящей, простоватой, немного полной посетительницей.
– А это ещё что за тётка? – спросила Алиса. Коломба наклонилась к её уху.
– Это госпожа Уикэнд. Настоящая. Законная.
– Что?
– Да. Её зовут Розита Лакост.
– Хорошо, ну а тот, которого мы зовём господином Уикэндом… как его зовут?
– Ясно, что Лакост. Но его торговый дом называется иначе – Линдауэр.
– Как ты думаешь, Коломба, как он поступит с этой дамочкой?
Коломба пожала плечами.
– Эта дамочка – не причина, чтобы в один прекрасный день не жениться. Разве замуж выходят только за холостяков?.. Но я очень многого не знаю. Эрмина переменилась, как ты заметила.
– А если её спросить прямо?
– По-моему, этого делать не стоит… Тише, она идёт сюда.
– Что будешь есть, малютка? Скажи, Эрмина.
– Я… То же, что и вы, – сказала Эрмина наобум.
– Я закажу тресковый жюльен и сосиску, – сказала Алиса.
– А я, – сказала Коломба, – рубленую говядину с яйцом и гарниром из сырого лука. А после сыра – шоколадный крем.
– И шампанское без пены – а может быть, божоле, скажи, Эрмина? Эрмина, что с тобой?
– Мне холодно, – сказала Эрмина, потирая руки. – Я закажу бифштекс с перцем и салат.
– Холодно? В это время года? Восьмого мая? Коломба, слышишь?
Коломба ответила незаметным кивком, и Алиса не стала настаивать на своём.
– Выпей, Эрмина, согреешься.
Первый кувшинчик шампанского они опустошили ещё не начав есть. Алиса стала дышать глубже, нервный спазм, сжимавший её грудную клетку, прошёл. Благодаря вину и предвкушению еды, она погрузилась в блаженное состояние, и ей казалось, что освещение приобрело светло-жёлтый оттенок.
Лица обеих сидящих напротив сестёр внезапно утратили те черты, что привыкаешь видеть не глядя, и стали незнакомыми, словно лица случайно встреченных людей, ничего не скрывающих от вас. Коломба выглядела на все свои тридцать четыре года и безостановочно поглощала всё новые порции никотина, подпитывая им свой хронический трахеит.
«Какое красивое лицо, – думала Алиса. – У неё словно запятые в уголках рта, как у меня, но тоньше, благодаря привычке сжимать ими сигарету во время чтения, игры на рояле, пения, разговора. Взгляд упавшего духом человека, продольные морщины на щеках… Держу пари, что она никогда не кокетничала ни с кем, кроме как с Балаби – ещё одним образчиком чистейшей добродетели и верности. И малютка очень мила, несмотря на эти белокурые волосы – или благодаря им. Но что-то у неё не ладится. Нездорова? Неприятности? Ревность? Эта история с господином Уикэндом не совсем понятна. И что тут делает та, другая госпожа Уикэнд? Ох, как же хорошо сидеть здесь с моими крошками, ну а жюльен – просто как крем…»
Она залпом осушила ещё один стакан холодного вина, всё ещё хранящего вкус винограда, и уши её наполнил рокот моря. Ощущение блаженства стало сильнее, но мешало неясное тревожное чувство, давящее мраком, словно потемневший от копоти потолок или низкая стелющаяся туча. Нахмурив лоб, она пыталась собраться с мыслями… «Ах да, – сказала она себе, – ведь Мишель-то умер. Он умер, и это тянется уже много дней, и кто знает, сколько ещё так будет тянуться… Ну а эти-то, чего они там опять переругиваются?»
– Нет, я туда не ходила, – говорила Эрмина.
– Мне это прекрасно известно, – сказала Коломба.
– Нет, в самом деле, я туда не ходила и не скрываю этого.
– Не скрываешь, а мне ничего не сказала. Ты мне сказала: «мне надо подождать», так что я подумала, будто это дирекция театра попросила тебя подождать, пока не уволится заведующая кассой предварительной продажи. И я-то, дура, из кожи вон лезла, чтобы это место не досталось никому другому. А ведь ты просто могла сказать, что тебя это не интересует, что тебе не нужна лишняя тысяча в месяц – с чем тебя и поздравляю.
– Во-первых, я ни о чём тебя не просила! Эрмина не повышала голос, но на её лице вновь появилось выражение озлобленной жертвы, она глядела исподлобья, и каждая её фраза завершалась судорожным вздохом. Коломба говорила с ней беззлобно, но достаточно настойчиво, так что та мало-помалу начала терять терпение. Алиса волевым усилием постаралась выйти из гула светло-жёлтого пространства своего одиночества.
– Эй-эй-эй, это ещё что там за дела? Во время еды – никаких перебранок, так гласит параграф третий Кодекса Родного Гнёздышка. Параграф четвёртый – никаких споров на публике.
– А здесь больше никого и нет, – сказала Коломба.
– Здесь эта тётка, знакомая Эрмины… Она сейчас заплатит по счёту.
– Несварение желудка ей не грозит: она выпила коктейль, – подметила Коломба.
– А кто эта толстуха? – небрежно спросила Алиса.
– Бывшая модельерша от Вертюшу, кажется, – ответила тем же тоном Эрмина. – Я познакомилась с ней в студии в Эпине, когда была фигуранткой в постановке «Её Величество Мими».
– Она работает у Вертюшу?
– Кажется, она раньше там работала… А сейчас – не знаю… Налей-ка мне чего-нибудь, у меня такая жажда…
Она стала разбавлять своё вино водой, и горлышко графина застучало по краю стакана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20