А мы всегда обращаемся к ней просто «Пом».– Она ведь с неба звёзд не хватает, не так ли?– Да нет, конечно. Зато от неё никакого шуму, она всегда со всеми соглашается.Я впадаю в мечтательность, они за мной наблюдают. Дикарочки совсем освоились, с любопытством поглядывают и поглаживают мои короткие волосы («Они сами у вас вьются, да?»), белый замшевый пояс с ладонь шириной («Вот видишь, а ты уверяла, что теперь не носят широкие пояса!») и золотую матовую пряжку– подарок Рено (как и всё, что у меня есть), мой высокий стоячий воротничок и блузку из линона промытого голубого цвета в крупную складку… Минуты идут… Я думаю о том, что завтра уеду, что всё это – мимолётное видение, а я хотела бы (ревность настоящего момента, который уже отошёл в невозвратное прошлое) оставить здесь по себе память… Я обнимаю Элен за плечи и шепчу едва слышно:– Если бы я была вашей школьной подружкой, Элен, вы любили бы меня так же, как ваша сестра любит Лилину?Её испанские глаза с опущенными уголками широко раскрываются, она взирает на меня почти со страхом, потом ресницы опускаются, а плечи становятся неподатливыми.– Не знаю я…(И не надо, зато я знаю.)Стоящая на карауле у окна Пом радостно кричит:– Пакеты! Пакеты! У него пакеты!После этого взрыва радости появление Рено проходит в благоговейной тишине. Он скупил всё, что мог найти в скромной кондитерской Монтиньи: от драже в сливочном шоколаде до полосатых леденцов и английских конфет, пахнущих прокисшим сидром.Неважно, зато сразу так много конфет!.. Я тоже хочу! Рено с порога любуется нашей компанией, на его губах появляется улыбка, которую я уже замечала у него несколько раз… Наконец он видит, что Пом ни жива ни мертва, и спохватывается.– Пом! Что вам больше нравится?– Всё! – выпаливает счастливая Пом.– Как же так можно! – возмущённо восклицают сестрички.– Пом! – не скрывая удовольствия, продолжает Рено. – Я вам дам вот этот пакет, если вы меня поцелуете. Ты позволишь, Клодина?– Да пожалуйста!Пом колеблется одно мгновение, раздираемая безудержным чревоугодием и правилами приличия. Она умоляюще смотрит своими ласковыми бархатными глазами на ощетинившихся подруг, на меня, в небо, на пакетики, которые мой друг протягивает ей на ладони… Наконец она всем своим существом устремляется к Рено, бросается ему на шею, получает пакет и, пунцовая, уходит и забивается в угол, чтобы вскрыть его без помех…Я тем временем стягиваю пакетик с шоколадными конфетами, сёстры мне помогают, всё это мы проделываем быстро и совершенно бесшумно. Ручка Элен без устали снуёт от пакета в рот и обратно. Кто бы мог подумать, что этот маленький ротик способен вместить в себя столько сладостей!Но вот брякает колокольчик. Мы вынуждены прервать своё занятие, и Рено не удаётся полюбоваться нами вволю. Вспугнутые девочки убегают, не успев поблагодарить и не глядя на нас, словно воришки…За ужином в школьной столовой Рено веселится от души, а я немного скучаю. Время тянется медленно; я чувствую, как сиреневые сумерки густеют и опускаются на деревья… Я хотела бы забыться… А мой дорогой Рено до чего доволен!.. Ну, наша Мадемуазель – пройдоха, уж она сумела разбудить его любопытство! И вот я сижу в этой светлой зале рядом с Рено за столом, обитым белой искусственной кожей, напротив прелестных учениц в чёрных фартуках, лениво и с отвращением помешивающих кашу, как положено девчушкам, напичканным конфетами, а Мадемуазель рассказывает обо мне. Иногда она понижает голос, чтобы её не слышали любопытные ушки сестёр Жуссеран. Смирившись, я начинаю вслушиваться и улыбаюсь.– …это была не девочка, а ужасный сорванец, сударь, и я долго не знала, что с ней делать. С четырнадцати до пятнадцати лет чаще всего её можно было обнаружить на высоте не ниже семи метров от земли; казалось, единственной её целью было показать всем, откуда у неё растут ноги… Порой мне доводилось подметить в ней жестокость по отношению к взрослым… (Поосторожней!) Она ничуть не изменилась, всё такая же юная прелестница… Хотя она меня недолюбливала, мне нравилось за ней наблюдать… какая гибкость, какая уверенность в каждом движении… Вот, к примеру, лестница, что ведёт сюда… я не видела, чтобы она по ней спускалась иначе, как съезжая по перилам. Сударь! Какой пример!..Её коварство, едва угадывающееся в заботливо-материнском тоне, меня в конечном счёте забавляет, а в глазах Рено загорается злой огонёк, который так хорошо мне известен. Он смотрит на Пом, а видит Клодину, Клодину в четырнадцать лет, и то, как она показывает, откуда у неё ноги растут (Именно так, Мадемуазель! После моего отъезда в вашем доме стали выражаться более возвышенно.). Он смотрит на Элен, а видит Клодину верхом на перилах, Клодину-насмешницу, перепачкавшуюся фиолетовыми чернилами… Ночь обещает быть бурной… И он нервно смеётся, когда Мадемуазель на минутку отворачивается и кричит: «Пом! Если вы ещё хоть раз возьмёте соль пальцами, я заставлю вас переписать пять страниц из Бланше!»Юная тихоня Элен ищет мой взгляд, а когда мы встречаемся глазами, избегает его. Её сестра Изабель определённо не такая хорошенькая; этот намёк на усики, когда дневной свет их больше не высветляет, придаёт ей неряшливый вид.– Мадемуазель! – вдруг спохватывается Рено. – Вы разрешите раздать завтра утром конфеты?Рыженькая – настоящая обжора – вылизала все тарелки и слопала за ужином все горбушки: теперь она рычит от зависти. Презрительные взгляды трёх старших учениц уже стали липкими от предвкушения грядущих удовольствий.– Не возражаю, – отвечает Мадемуазель. – Они, конечно, этого не заслуживают, поганки. Однако случай исключительный!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50