– Нет, не сержусь.И это почти правда. Я не чувствую гнева, лишь горечь и усталость. Я провожаю Эме и целую на прощанье, но она, подставляя мне щёку, так резко отворачивается, что я тыкаюсь губами почти ей в ухо. Какое чёрствое у неё сердце! Я стою под фонарём и смотрю ей вслед, мне так хочется побежать за ней. Но что это даст?
Я спала довольно плохо. Синячищи под глазами – тому подтверждение. Хорошо ещё, что это мне к лицу – к этому выводу я прихожу, разглядывая себя в зеркале и расчёсывая локоны (совсем золотистые сегодня утром), перед тем как отправиться на урок пения.Я прихожу на целых полчаса раньше и не могу удержаться от смеха, когда вижу, что две подружки из нашей компании уже тут как тут. Мы внимательно оглядываем друг друга, и Анаис, одобрительно присвистнув, кивает на моё синее платье и прелестный передник. Сама она по торжественному случаю напялила праздничный фартук, красный, вышитый белыми нитками (в нём она кажется ещё бледнее), и тщательно уложила волосы в высокую причёску с завитками, почти падающими на лоб. Новый пояс чуть не до смерти стягивает ей талию. Она по-дружески замечает, что я плохо выгляжу, но я отвечаю, что усталый вид мне к лицу. Прибегает Мари Белом, как всегда шальная и взъерошенная. Она тоже постаралась, но вырядилась как на похороны. Кружевной воротничок с рюшками из крепа придаёт ей вид ошалевшего Пьеро в чёрном – и при этом она такая милашка со своими бархатными глазами и простодушным растерянным лицом. Двойняшки Жобер по своему обыкновению приходят вместе, они не кокетливы, во всяком случае, до нас им далеко; как всегда, они будут строить из себя паинек, а потом злословить. Мы греемся, сгрудившись у печки, и заранее вышучиваем красавца Антонена. Внимание, вот и он… Шум голосов и смех слышатся всё ближе, и в дверях появляется мадемуазель Сержан, за ней – неотразимый Рабастан.Он поистине великолепен! На нём меховая шапка, и из-под пальто выглядывает тёмно-синий костюм. Картинно поздоровавшись, Рабастан разоблачается. Пиджак украшает роскошная шарлаховая хризантема; зеленовато-серый с белыми переплетёнными кольцами галстук – просто загляденье, его явно тщательно и долго завязывали перед зеркалом. Мы тут же благопристойно строимся, незаметно разглаживая малейшие складочки на блузках. Мари Белом веселится от всей души, ей не удаётся сдержать смешок, и она тут же испуганно замирает. Мадемуазель Сержан грозно хмурит брови. Она сердится. Войдя в класс, она первым долгом посмотрела на меня: голову даю на отсечение, что её обожаемая Эме всё-всё ей рассказывает! Я упрямо твержу себе, что Эме не стоит того, чтобы из-за неё горевать, но убедить себя не могу.– Девушки, – блеет Рабастан, – не передаст ли мне кто-нибудь учебник?Дылда Анаис, чтобы обратить на себя внимание, быстро протягивает своего «Мармонтеля» и получает в награду преувеличенно-любезное «благодарю». Этот толстяк готов любезничать даже со своим зеркальным шкафом. Впрочем, зеркального шкафа у него нет.– Мадемуазель Клодина, – обращается он ко мне с обворожительной (так он полагает) улыбкой, – я рад и весьма польщён быть вашим коллегой. Вы уже давали подругам уроки пения?– Да, но они ни за что не хотят слушаться своей одноклассницы, – прерывает Рабастана мадемуазель Сержан, раздражённая его трепотнёй. – С вашей помощью, сударь, она достигнет лучших результатов. Иначе им не выдержать экзамена, ведь они ничего не смыслят в музыке.Так ему и надо! Не будет переливать из пустого в порожнее. Мои подружки слушают с нескрываемым удивлением. Никогда ещё с ними не обходились так галантно – особенно их поражают комплименты, расточаемые льстецом Антоненом в мой адрес.Мадемуазель Сержан берёт «Мармонтеля» и показывает Рабастану место, на котором застряли его новые ученицы; одни не могут продвинуться дальше из-за невнимательности, другие просто ничего не понимают (исключение – Анаис, чья память позволяет ей заучивать наизусть подряд и без искажений все упражнения по сольфеджио). Мадемуазель Сержан права, эти дурочки в самом деле «ничего не смыслят в музыке», почитая делом чести не слушать соученицу, то есть меня, – на предстоящем экзамене они наверняка провалятся. Подобная перспектива бесит учительницу: ей самой медведь на ухо наступил, и она не может обучать пению, равно как и Эме, не долечившая свой ларингит.– Пусть сперва каждая споёт отдельно, – предлагаю я нашему новому наставнику, а тот так и сияет, наслаждаясь возможностью распустить павлиний хвост, – они все ошибаются, но по-разному, я ничего не смогла с этим поделать.– Вот вы, мадемуазель…– Мари Белом.– Мадемуазель Мари Белом, не соблаговолите ли вы спеть это упражнение?Это коротенькая простенькая полька, но бедняжка Мари – в высшей степени немузыкальная особа – ни разу не смогла спеть её без ошибок. Этот прямой наскок заставляет её вздрогнуть, краска бросается ей в лицо, глаза растерянно бегают.– Сначала я просто отбиваю такт, и вы вступаете на первый счёт: ре си си, ля соль фа фа. Ведь правда ничего сложного?– Да, сударь, – отвечает Мари, от смущения совсем потерявшая голову.– Хорошо, я начинаю… Раз, два, раз…– Ре си си, ля соль фа фа, – пищит Мари голосом осипшей курицы.Всё-таки она умудрилась вступить со второго такта! Я останавливаю её:– Нет, ты послушай: раз, два, ре си си… Поняла? Господин Рабастан сначала просто отбивает такт. Давай сначала.– Раз, два, раз…– Ре си си… – вновь с жаром вступает Мари, делая ту же ошибку.Подумать только, вот уже три месяца она поёт польку не в такт! Рабастан вмешивается – терпеливо и деликатно:– Позвольте, мадемуазель Белом, давайте вы будете отбивать такт вместе со мной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70