Я места себе не нахожу, когда тебя нет дома! Главное, не ходи по улице Кардине, там такая подозрительная публика. И по площади Звезды не ходи, машины там так и мчатся, особенно когда стемнеет!..» И та-та-та-та, та-та-та-та! Вы не представляете себе, что это такое, когда тебя всю жизнь держат под стеклянным колпаком! Клодина, – тихо шепчет он, приблизив губы к моему уху, – вы ведь расскажете мне конец этой истории, правда? Думаю, я могу вам верить?– Настолько же, насколько я верю вам, – говорю я без улыбки.– Злая девчонка! Дайте поцеловать вашу ручку. Не огорчайте больше своего «племянника», который вас очень любит. Прощайте, Клодина, до скорой встречи, Клодина!Уже в дверях он шутливо посылает мне воздушный поцелуй кончиками пальцев и, неслышно ступая, убегает. Воистину удачный день! Голова у меня ясно работает. Хоп! Фаншетта! Немного гимнастики! Заставим потанцевать ваших будущих деток!
Но весёлость моя длилась недолго. На меня вдруг накатила тоска по Френуа, по Школе. И отчего? Из-за Берийона, из-за этого кретина Берийона, из-за этого идиота Берийона. Я вытирала пыль на своём маленьком письменном столе, со своих книг, благоговейно привезённых из Школы, и машинально раскрыла «Добрую деревенскую хозяюшку, начальные представления о сельской и домашней экономии для школ молодых девушек» Луи-Эжена Берийона. Эта потрясающая книжечка была для всех старших учениц Школы источником чистых радостей (этих чистых радостей у нас оставалось не так уж много), и мы с дылдой Анаис без устали громкими голосами цитировали оттуда целые пассажи. В дождливые дни на новой площадке квадратного школьного двора, когда нельзя было играть ни в «горшочек», ни в «журавлика», мы задавали вопросы «на засыпку» по «Доброй хозяюшке».– Анаис, расскажите мне о «Доброй деревенской хозяюшке» и о её изобретательности по части выгребных ям.Подняв мизинец, сложив плоские губы в невыносимо благовоспитанную гримаску, Анаис цитировала с серьёзным видом, заставлявшим меня корчиться от смеха:– «Добрая хозяюшка побудила своего мужа соорудить ей или сама соорудила в северной части сада, в отдалённом уголке, с помощью нескольких жердей, нескольких досок и нескольких охапок ржаной или дроковой соломы своего рода хижину, которая должна служить отхожим местом». (Как я имею честь вам это изложить…) «Эта хижина, буквально скрытая листвой, цветами вьющихся растений и сильно разветвлённым кустарником, похожа скорее не на отхожее место, а на прелестную зелёную колыбельку».– Очаровательно! Какой поэтический взгляд и стиль, почему не могу я направить свои задумчивые шаги к этой цветущей, благоухающей беседке и посидеть там хоть минутку!.. Но перейдём к практической стороне дела. Продолжайте, Анаис, прошу вас.– «Поскольку испражнений пяти или шести персон в течение года вполне достаточно, чтобы унавозить гектар почвы, и ничто из состава удобрений…– Тише, тише, не торопитесь!– …не должно быть потеряно, отхожая яма представляет собой или вырытое в земле отверстие, обмазанное хорошо утрамбованной глиной, или своего рода глубокую чашу из обожжённой глины, или просто-напросто старую, вышедшую из употребления бочку».– Прощайте, бочки, заполненные нечистотами! Моё дорогое дитя, превосходно. Я не добавлю ничего нового, сказав, что следует плотнее замешивать человеческие удобрения с двойным количеством земли, и что пяти килограммов достаточно, чтобы унавозить один ар и отравить этим двести. В награду за ваше прилежание я разрешаю вам пять раз поцеловать доктора Дютертра, депутата кантона.– Ты шутишь! – мечтательно шептала Анаис. – Если бы только достаточно было одного твоего разрешения…О, Берийон, как развлекал ты этих противных девчонок, одной из которых была я! Мы декламировали, сопровождая это выразительной мимикой и жестами, его вступительную часть. Наивная душа, Мари Белом, протягивала к небу свои руки акушерки и, вся трепеща в растроганной убеждённости своей правоты, обращалась к молодой селянке:– «Несчастное дитя! О, как велико ваше заблуждение! Ради вашего же блага и вашего счастья гоните прочь даже саму ненавистную мысль бежать от своих родителей, из этого славного домишки, где вы появились на свет! О, если бы вы знали, какой ценой те, чьей роскоши вы завидуете, заплатили за шёлк и драгоценности, которыми они украшают себя!»– Десять франков за ночь, – прерывала Анаис. – Я полагаю, что таковы парижские цены!Этот поганый Берийон в потёртой обложке, с форзацами, украшенными переводными картинками, слишком живо воскресил в моей памяти Школу и моих подружек. Вот что: я напишу Люс. Я давно не получала от неё никаких известий, может, она покинула Монтиньи?
Эти дни не отмечены ничем необычным. В своих хлопотах из-за платьев и шляпок я выхожу из дома и быстро иду по улицам. Какой-то господин последовал за мной. Меня осенила злосчастная мысль показать ему язык. «О, давайте-ка его сюда!», – воскликнул господин. Это послужит мне уроком. Пойти к тётушке Кёр и помочь ей разливать чай? «Пфф», как делала дылда Анаис, которая великолепно умела изображать, что её тошнит. К счастью, там будет Марсель… Но всё равно я предпочла бы попыхтеть дома, даже над тем, что мне не слишком нравится.
И вот я снова у тётушки Кёр в своём простом платьице синего сукна, у меня пока что нет других приличных нарядов. К тому же, если я пополнею, что вполне вероятно, платья, заказанные заранее, лопнут на мне. (Можете себе представить эту лавину плоти, которая вырвется наружу?) А сейчас я вешу всего пятьдесят кило на автоматических весах на площади Сен-Жермен-де-Пре.Я появляюсь в полпятого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57