Жан!..
И хотя я не вложила в этот зов всю свою силу, он был услышан. И вот Жан стоит на белой площадке перед входом в гостиницу, с которой можно спуститься в сад. Вот он, такой похожий на себя, но я потеряла ключ к пониманию его мимики и жестов, они стали для меня непонятны… Он в своём безличном совершенстве стал Незнакомцем. Он следует за мной по пятам и исчезает, стоит мне обернуться, но я ощущаю его желание быть увиденным. Я бреду по аллее, по которой он только что прошёл, и на уровне моего лица висят надломленные ветки цветущей бузины и розовые колючки тамариска, словно сквозь эти заросли только что продиралось какое-то высокое животное.
Интересно, где ему удастся спрятаться на этой круглой, посыпанной светло-жёлтым песком площадке, разве что в этих низкорослых кустах самшита, с их пряным запахом и чёрными на солнце листьями, но он, оказывается, прячется в моей тени, как чрезмерно усердные собаки, которые так и вьются у ног хозяина. Он не сходит с моей тени, куда моя тень, туда и он, он играет с неприятной мне настойчивостью, стараясь уместить свою тень в моей…
Вперёд! Я не убегаю от него, но неумолимое развитие сна гонит меня дальше. Незнакомец, ты меня слышишь? Я не бегу от тебя, моё бегство зачлось бы тебе как победа. Я иду в свою комнату, как моими являются все комнаты во всех гостиницах, и ты туда не войдёшь… Я поднимусь к себе и стану у открытого окна, в котором клубится серый туман над лазоревым морем и синий дым от твоих сигарет. Если я наклонюсь в окно, ты опять исчезнешь, оставив в воздухе след дыма и запах твоих духов… У тебя в петлице гелиотроп. Я его не видела, однако уловила его аромат.
Вперёд! Сны не длятся во времени, но они боятся своей хрупкости и стремятся к логическому завершению, которое может так и не наступить, если вдруг скрипнет паркет, или прошмыгнёт крыса, или тебя пронзит нервная дрожь. Вперёд! Чтобы я почувствовала, что ты охотишься на меня, НО не как шустрый браконьер, а как дикий, толком ещё не проснувшийся зверь, лениво припустившийся за добычей. О, ты не больно-то стараешься ради меня… Быть красивым – это целая стратегия.
Ты красив, но я не знаю, кто ты. Тебя здесь не хватало в этом тёплом краю, и ты вдруг возник. Ты дополняешь пейзаж, созданный моим сном в такой же степени, как и тополь, султаном торчащий на склоне холма, или лиловые скалы, или зелёные волны, которые, не ударяясь о скалы, вскипают белой пеной. Ты хочешь большего? Хватит и этого, потому что ты не вбираешь в себя ни боль, ни любовь, да к тому же твоё лицо, твой взгляд, твоя возмутительная пассивность определяют твоё место…
Я не знаю, кто ты, и всё же я тебя оскорбляю и, видишь, перешла с тобой на «ты», Незнакомец! Вон твоя тень на аллее рядом с моей, она растёт. Сейчас ты меня обгонишь, я слышу твои неторопливые размашистые шаги, напоминающие сладостные звуки, будто ступают тяжёлые бархатистые лапы… Обгони меня, иди впереди, чтобы мои глаза соскользнули с твоего иссиня-чёрного затылка к обнажённым рукам, неподвижным и грозным… Вперёд! Иди за мной, нет, лучше иди впереди, ничего не говоря… Красивая тень, почему ты не немая?.. Будь при мне, поспешим вместе к концу сна, но только ничего мне не говори.
Воспользуйся тем, что таит в себе этот роскошный парк, озарённый белым солнцем и красными розами, воспользуйся вялой, но безжалостной музыкой, которая раздаётся неведомо откуда и нагружает собой порывы ветра. Умей остаться хоть на секунды, которые ни ты, ни я не можем сосчитать, всего лишь завитушкой в декорации.
Я назначаю тебе свидание на этой террасе, за которой лишь море и конец сна. Иди туда, иди медленно и так тихо, чтобы я могла ошибиться, определяя расстояние между нами, чтобы в тот миг, когда вздрогну, почуяв тебя рядом, я не могла бы уже протянуть руки, чтобы оттолкнуть тебя… Ты как подводный камень, подстерегающий меня на моём пути… Но раз я не хочу тебя избежать, то придётся тебя преодолеть.
– Э, да это уже Париж, – говорит Жан.
Он протирает вагонное окно краешком шторки и пытается разглядеть, мимо чего мы проезжаем. Но за стеклом темно, и он видит только своё отражение. И я вижу оба его лица, одно светлое, другое потемнее, упирающиеся лбами друг в друга, словно два барана, приготовившихся к бою.
Он застывает в этой позе, быть может, для того, чтобы дать роздых своим усталым глазам, устремив их в непроглядную тьму. Нам надоело ехать, сидя друг против друга.
С Майей получилось всё не так утомительно, как я ожидала. Помню спящего Жана со склонённой к плечу головой и чуть приоткрытым ртом, примостившегося в углу вагона. Я натянула вуаль шляпы под самый подбородок, и привет! А вот Майя – её правый глаз был скрыт козырьком кожаной кепки – курила одну за другой сигареты – не меньше двадцати, – лихорадочно листала газеты и наблюдала за нами с завистью, бодрая, словно лесная сова… Но теперь… Не могу отрицать, сегодня мы провели несколько прелестных часов. Например, в вагоне-ресторане, где нам было весьма забавно изображать супружескую пару и вместе выбирать в карте вин то, что утешило бы в явной неудаче, постигшей нас с жареной бараниной по-бретонски. Я шепнула тогда Жану с лицемерным упрёком:
– Не будьте со мной так показно любезны, прошу вас! А то ещё подумают, что мы только что познакомились в коридоре.
В купе мы, можно сказать, одни. Дама в пенсне с маленькой собачкой в счёт не идёт. Её избалованный пёсик ни за что не желает лечь, он засыпает стоя, падает носом вниз, в испуге просыпается, и всё начинается сначала, как это делала, бывало, моя Фосетта, моя покойная Фосетта.
– Если бы вы знали Фосетту… – говорю я Жану. И рассказываю ему несколько историй про собачью гениальность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62