Теперь в его сознании она всегда будет связана с Уайлдменом. Хэммонд почти не слышал, что говорила женщина. Кем бы она ни была, ясно было, что она часто путешествует по этим местам. Но почему она не запомнила его? Этого не может быть. Подожди!
«Если кто-нибудь спросит – я вас не подвозила. Вы никогда не ездили на моей машине», – таковы были ее последние слова. Возможно, она собирается придерживаться этого и дальше и потому делает вид, что не узнает его. Тогда все понятно. Он почувствовал некоторое облегчение.
Когда они подъехали к бензоколонке, она выскользнула из машины. Ее ягодицы рельефно выделялись под тонким платьем.
– Благодарю вас, – улыбнулась она ему.
– Не стоит благодарности, – улыбнулся он тоже. Она посмотрела вверх, и он взглянул на небо. Оно снова потемнело.
– Мне кажется, снова начнется гроза.
– Может быть.
– Мне нравится темнота: это так драматично. Особенно, когда ведешь машину. – Она снова надела темные очки.
Хэммонд кивнул, но не сказал ни слова, глядя на ее обтянутые ягодицы, которые были вровень с окном машины. Хэммонд обратил внимание, что платье, надетое на ней, было точной копией платья Доры, которое она купила, когда он был в Аризоне. Вот это совпадение!
Он завел «хонду». Казалось, женщина больше не нуждалась в его помощи. Когда он отъезжал, она помахала ему рукой. Он видел, как она начала разговаривать со служащим заправки и показала назад на шоссе, в сторону равнины, наверное, объясняя, что случилось с мотором ее двадцатипятилетнего «мустанга».
10
К тому времени как Хэммонд вернулся домой, гроза полностью прекратилась. Но гроза бушевала у него в голове, все было так непонятно. Что случилось с «бентли» и с телом Уайлдмена? Хэммонду ничего не приходило в голову. Может, Уайлдмен договорился с кем-то из друзей, чтобы после дуэли оттуда забрали его автомобиль вне зависимости от исхода сражения. Может, у него был секундант. Когда раньше мужчины сражались на дуэли на шпагах или пистолетах, у них всегда были секунданты. Хэммонд даже не подумал о секунданте. И, черт возьми, кто же эта женщина?
На кухне он нашел записку, прислоненную к бутылке русской водки. Там было написано: «Я люблю тебя, люблю, люблю… Твоя Дора».
Хэммонда растрогала эта записка. Дора просто любила его, без всяких осложнений, и не скрывала своих чувств. Другой такой не было. Он пожалел, что связался с Бетти Мей. Неожиданно, эта связь показалась ему ненужной и глупой. Чего он добился? Эта связь стоила Бетти Мей жизни, а его превратила в убийцу. Как он мог позволить, чтобы это случилось? По это случилось. И теперь его жизнь пошла наперекосяк.
Он открыл бутылку и понюхал. Острый запах сухой травы русских степей проник ему в ноздри. Он вспомнил о тех днях, когда сильно пил, о своих приступах ярости и даже случайных сценах жестокости. Уайлдмен производил на него то же действие, освобождая, как джинна из бутылки, живущего в нем другого человека.
Хэммонд закрыл бутылку водки и налил себе пива.
На автоответчике для него было приглашение на просмотр первого варианта «Города призраков» в лаборатории в Голливуде. Хэммонду хотелось увидеть его, хотелось пойти на просмотр, но в то же время он боялся. Боялся увидеть, особенно теперь, ту самую сцену. Вид Бетти Мей посыпит соли на кровоточащую рану его памяти. Или же плеснет спирта в прошлое, и тогда достаточно будет одной только спички.
Просмотр был назначен на два часа дня. Хэммонд приехал вовремя. Он прекрасно понимал, что не сможет высидеть весь фильм. В половине четвертого ему нужно было заехать за Полетт и отвести ее в гости. Он сможет смотреть фильм только один час. Просмотр был организован главным образом для Питера Андерса, оператора, и еще нескольких человек. Хэммонд обменялся несколькими словами с Питером еще до того, как начался фильм. Именно Питер пригласил его. Никто не стал упоминать о несчастье, которое испортило вторую часть съемок. Хэммонд знал, что Питер тоже помнит об этом.
Как всегда, когда он смотрел фильм, Хэммонд видел перед собой печатный текст страницы сценария. Его декорации выглядели настоящими и прекрасно смотрелись. Питер снял их великолепно. Интерьеры были темными, там лежали глубокие тени, а съемки на натуре были слегка обесцвечены, и потому можно было почувствовать пыльную жару пустыни и свою затерянность в ней.
Хэммонд сидел, скорчившись, в просмотровом зале и ждал. Он ждал кадр № 103. Он постарался забыть кадр, предшествующий этой сцене – кадр № 102. Это была ночная любовная сцена между Бобби и Хельгой в хижине. Хэммонд помнил, как снималась эта сцена.
Хэммонд построил декорации для этих сцен не на натуре, а в маленькой коммерческой студии на окраине Скоттсдейла. Теперь он вспоминал, как странно все это было – снимать сцену, предшествующую смерти Хельги, как это было в фильме, после реальной смерти Бетти Мей. Никогда раньше техника съемок фильма, когда сцены снимались не в той последовательности, как потом шли на экране, не казалась Хэммонду столь чудовищной. Как будто мертвая девушка снова вернулась к жизни.
Он вспомнил, как молодая актриса, которую дублировала Бетти Мей, неожиданно разрыдалась в середине любовной сцены. Она потом рассказала Хэммонду, что не может избавиться от мысли, что Бетти Мей умерла вместо нее, спасла ее жизнь.
В этой сцене был эротизм смерти: Хельга занималась любовью в последний раз. Это была ее последняя любовь на земле. Когда утром она выйдет из хижины, она погибнет! Когда Хэммонд смотрел эту ночную сцену любви, он видел себя, как в зеркале: он ведь тоже занимался любовью с Бетти Мей в последнюю ее ночь на этом свете!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96