По-моему, тогда я читала биографию шотландской королевы Марии Стюарт. Ты читала эти оранжевые биографии, когда была маленькой? Те, что о детстве знаменитых людей, с их достижениями в последней главе? Я обожала эти книги. Я помню Бена Франклина, Клару Бартон, Уилла Роджерса, Джима Торпа, Амелию Эрхарт, мадам Кюри и первого белого ребенка, рожденного в колонии Роанок, — Вирджинию Дэр? — но это, наверное, сказка.
В общем, для муравьев настал день спецвыпуска. Политические заговоры то ли закончились, то ли надоели. Я принесла стакан воды и устроила наводнение. Муравьи спасались бегством, отчаянно барахтались. Мне было немного стыдно, но газета получилась хорошая. Я сказала себе, что вношу разнообразие в их будни. На следующий день я сбросила на них камень. Метеорит из космоса. Они собрались вокруг и бегали по нему, явно не зная, что делать. Это стало поводом для трех писем в редакцию. В конце концов я их подожгла. К спичкам у меня всегда был нездоровый интерес. Дело частично вышло из-под контроля, и огонь перекинулся с муравейника в сад. Совсем немножко, не так страшно, как кажется. Вышел Диего и затоптал пламя, а я плакала и пыталась его остановить, потому что он давил моих муравьев.
Но какой ужасной, бессердечной королевой я оказалась. Никогда не стану баллотироваться в президенты.
4. В двадцать два года я трахалась с одним парнем, просто потому, что ему этого очень хотелось. Он был студентом из Голуэя, мы встретились в Риме и три недели путешествовали вместе. Нашу последнюю ночь, перед тем, как я вернулась домой, мы провели в Праге. Поужинали и пошли по барам; в итоге я напилась до слезливой сентиментальности и потребовала обменяться подарками на память. Он дал мне свою фотографию, с кошкой на руках. Я надела ему на палец свое серебряное кольцо. Оно застряло на суставе, но я протолкнула его вниз.
Очень трогательно, сказал он. Поклялся никогда не снимать кольцо, а потом попробовал и не смог. Палец начал распухать и менять цвет. Мы зашли в туалет и намылили палец, но было поздно: он уже слишком раздулся. Достали масла, но и оно не помогло. Его лицо тоже стало странного оттенка, подозрительно белого. Ты же знаешь, какие бледные эти ирландцы; они там никогда не выходят на улицу. Мы вернулись в общежитие, и я дала ему; это его отвлекло, но ненадолго. Палец стал толстый, как сарделька, и не гнулся.
Тогда мы отправились ловить такси до больницы. На улицах было темно, холодно и тихо — часа три ночи. Через несколько кварталов он начал скулить по-собачьи. Мы все-таки поймали машину, но водитель не говорил по-английски. Я выла, словно сирена, снова и снова показывая на палец. Я изображала пантомимой стетоскоп. Это значит, действительно напилась. Не знаю, что подумал шофер сначала, но в итоге до него все-таки дошло; больница оказалась в том же квартале. Он высадил нас почти сразу. И на прощание что-то сказал. Мы не поняли, но догадались.
Больница оказалась закрыта, но мы поговорили по домофону с кем-то, кто не знал английского. Он отвечал, что ничего не понимает, но потом сдался и впустил нас. Внутри было темно, и только пройдя несколько коридоров, мы увидели свет в приемной. Мне такое снилось: темные коридоры, эхо шагов. Извилистые, кружащие лабиринты, на стенах указатели — какой-то незнакомый алфавит. Снилось и до того, и сейчас иногда тоже: я заблудилась в чужом городе, люди что-то говорят, но я не понимаю.
В общем, мы пошли на свет и отыскали доктора, который говорил по-английски — большая удача. Мы рассказали про кольцо; он уставился на нас.
— Это клиника внутренних болезней, — ответил он. — Я хирург-кардиолог.
Я бы лучше вернулась в общежитие, чем так позориться, но, в конце концов, это был не мой палец. (Хотя кольцо мое.) А Конор — так его звали — не уходил.
— Болит так, что слов нет, — сказал он. Что немножко нелогично, если подумать. Я, по крайней мере, подумала.
— Пьяные, да? — спросил врач. Он увел Конора и сдернул кольцо силой. Видимо, было невероятно больно, только я все это время проспала в приемной.
Позже я спросила Конора, где кольцо. Он оставил его в кабинете врача. Я представила, как оно лежит в такой голубой посудине, в форме почки. Конор сказал, что кольцо сильно поцарапали, но я его сделала сама и потому немного обиделась. Я бы вернулась, если бы доктор не так сердился.
— Мне хотелось, чтобы ты сохранил его на память, — сказала я Конору.
— Я тебя запомню, не беспокойся, — ответил он.
На кухне зазвонил телефон; Аллегра сняла трубку. Это оказался Дэниел.
— Как там мама, зайка? — спросил он.
— Bueno. Великолепно. У нас вечеринка. Спроси ее сам, — ответила Аллегра. Она положила трубку рядом с телефоном и вернулась в гостиную. — Отец, — сказала она Сильвии. — С повинной.
Сильвия подошла к телефону с бокалом в руке.
— Привет, Дэниел.
Она выключила свет и села в темной кухне, в одной руке вино, в другой трубка. Дождь шумел; один из водостоков заканчивался прямо над кухней.
— Она со мной почти не разговаривает, — сказал Дэниел.
Сильвия надеялась, он не просит за него вступиться. Это было бы слишком. Но, зная, как Дэниел любит Аллегру, не могла не жалеть его, не могла запретить себе, как она это умела. Холодильник забавно задребезжал, и от привычного, домашнего звука у нее чуть не сдали нервы. Сильвия прижала бокал к лицу, собралась с духом, чтобы ответить.
— Дай ей время.
— В субботу придет сантехник посмотреть душ наверху. Тебе не обязательно быть дома, я зайду и поговорю с ним. Просто по-честному предупреждаю. Тебя и Аллегру. Если не хотите меня видеть.
— Это уже не твой дом.
— Мой. Я отказываюсь от брака, но не отказываюсь от тебя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72