Мама раскрыла сумку и достала оттуда маленький торт.
— А с кремом ей нельзя. При печени нельзя ничего жирного.
Мама испуганно взглянула на Драчунью.
— Здесь совсем немного крема, вы его ложкой соскоблите и съедите торт.
Ну что этой Драчунье надо? Что она все время лезет в чужой разговор? Моя мама врач и лучше знает, что можно, а что нельзя.
Чтобы мама не могла больше поворачиваться к Драчунье, я забрала ее теплые руки в свои. От белого халата привычно пахнет эфиром. Руки чуть шершавые, с пересохшей кожей. Под моими влажными пальцами тихонько бьется голубая жилка.
— Мам, во Вьетнаме война?
— Да, но папа будет в других районах.
— Ты скоро ко мне опять придешь?
— Скоро. Послезавтра.
Я загадала, что если мама обернется в дверях, значит, она меня больше всех любит. Мама обернулась и помахала мне рукой.
— Счастливая ты. У тебя мама врач и ее по блату к тебе, когда хочешь, пускают. А к остальным только по воскресеньям или когда температура 38.
Температура! Вот, что мне нужно, чтобы стать такой же больной, как и все. Если попробовать перед тем, как раздают градусники, попрыгать на кровати, как Драчунья, или поноситься по коридору, как мальчишка с челкой, наверняка поднимется температура.
— Ма-ма, где моя мама, хочу к маме…
Заплакала маленькая девочка с тоненькими косичками, которая лежит у окна. Я отковыряла ложкой кусок торта и подсела к ней на кровать.
— Не хо-чу ничего… У ме-ня все свое есть… Хочу к маме…
Девочка плакала по-настоящему. У нее вздрагивала спина, и дергались косички.
— Во! Опять ревет! Ей мамочка до сих пор еще жопу ватой вытирает.
Драчунья ухватилась за спинку и стала прыгать на девочкиной кровати.
— Не плачь, раз твоя мама приносит тебе передачи, значит, она тебя не бросила. Ты ей напиши письмо.
— Я н-не уме-ею писать!
— Не плачь, я расскажу тебе вьетнамскую сказку.
Сказку вся палата слушала очень внимательно. Драчунья даже забывала скакать на кровати. Я бы и еще одну рассказала, но мне нужно было начинать повышать температуру — скоро градусники принесут.
— Следующим номером нашей программы выступа-ает Дуня Кувшинкина! Отрывок из балета «Лебединое озеро»!
Плакса захлопала в ладоши и засмеялась. У нее были такие же мелкие и редкие зубы как у Блажи.
— Парам-парам-парам-та-та…
Танцевать на цыпочках было трудно, особенно на одной ножке, но я много прыгала и кружилась, как настоящая балерина. Лоб уже мокрый — хорошо, щеки горят — хорошо. Можно градусник ставить.
— У тебя сколько?
— 35 и 8.
— А нормальная сколько?
— 36 и 6. Зря ты бесилась — так температуру не набьешь. Нужно градусник к батарее прижать. И вообще, зачем тебе температура, если к тебе мать и так по блату пускают?
Стыдно. Драчунья и та догадалась, что мне нужна температура. Выскальзываю в туалет. В туалете жарко. Пахнет сохнущими в ведрах тряпками и хлоркой. Из крана капает горячая вода. Градусник выскальзывает из подмышки и начинает ловить капли: кап — попало, кап мимо…
— Ты где болтаешься? Давай градусник. Пора лекарства раздавать.
Ой, забыла на него посмотреть.
— Ай-ай-ай. Не стыдно? Зачем градусник у батареи держала? А еще дочка врача называется.
Вот бы провалиться сквозь кровать, потом сквозь пол, и даже сквозь улицу. Теперь медсестра скажет врачу, врач — маме, и мама узнает, какая я!
Утром никто не вспомнил про мой обман. Все высыпали в коридор встречать новенькую. Новенькая появилась у нас как принцесса на горошине. Сначала принесли второй матрас, потом несколько подушек, под кровать поставили двенадцать бутылочек, чтобы она в них писала. Наконец, ее привели. В красивом небольничном халатике и рубашке с кружевами. Мы сидели, как в кино, рядком на кровати Плаксы и смотрели, как Новенькая, не спеша, вынимает из сумочки зеркало, расческу, коробку с разноцветными нитками, пяльцы и все это аккуратно укладывает в тумбочку. Потом нюхает воздух, отвинчивает пробку на бутылке с одеколоном и прыскает на кровать.
— Помажь и мне.
Драчунья робко подставляет ей голову. Такой тихой я ее никогда не видела.
— Мне ничего нельзя делать. У меня порог сердца.
Новенькая и говорит как взрослая. И руки у нее пухлые, с маникюром.
— Меня тут все знают. Я уже пятый раз в больнице.
Вот, значит, что такое настоящая болезнь. Я с завистью пересчитала бутылочки под кроватями. Даже у Плаксы их было три, а у меня только одна. Скоро меня обещали зондировать, и тогда уж точно все откроется.
Маме, наверно, про мой обман с градусником сообщили, потому что после этого она долго не приходила. Я ее почти как Плакса ждала. Только виду не показывала. А когда совсем устала ждать, она пришла.
— Мам, у меня, как у Драчуньи, какие-то лямблии в печени нашли! — похвастала я.
— А лечат их, знаешь, чем? Акрехином. Он такой горький, что меня каждый раз рвет и ничего в живот не попадает.
Я забрала мамины руки в свои, чтобы она ни на кого больше не смотрела.
— Потерпи немного. Я постараюсь достать акрехин в капсулах.
Здорово болеть: мама волновалась за меня и была вся-вся моя!
— И еще мне вечером уколы делают. Значит, у меня настоящая болезнь, как порок сердца? Да?
— Ну что ты! Порок сердца — это большое несчастье. А тебя скоро выпишут.
— Когда?
— Через недельку. Как раз и папа к тому времени приедет. Он везет из Вьетнама сюрприз на букву «о».
— Очки? Осла? Одеяло?
— Не скажу. Вот придешь домой и увидишь.
Больше я болеть не могла. Такую болезнь — с акрехином, уколами и Секретом дома — вообще никто не выдержит. Я стала каждый день проситься домой. Даже плакала как Плакса, когда никто не видит.
И, наконец, меня выписали.
На букву «о» оказалась обезьянка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186