— Но у нас вся квартира отдельная. Куда ж еще отдельнее?
— Проходную она за комнату не считает, говорит, что это коридор перед кухней и больше ничего.
— Откуда она знает про «коридор»?
— В плане посмотрела. Ты же знаешь, ни одно дело не обходится без того чтобы она не сунула туда свой нос.
— Ладно, еще не известно, дадут ли нам квартиру. Что делить шкуру неубитого медведя?
— Ну, до чего же у тебя, мартышка, мягкий уступчивый характер.
— Не в комнате счастье. А в плите без Ксении, в ванной без Елены Яковлевны, туалете без Ленки и раковине без деревенских мужей.
— Ну, чо, насмотрелись? Закрываться, чтой ли, пора? Тёмно уже на дворе.
— Уходим, уходим, спасибо большое, что открыли.
— Что ж не открыть-то? Людям, можа, жить тут придется, так как же без посмотренья?
«Можа», придется, а «можа» и нет, очень уж все в нашей жизни неопределенно. Идешь по ней, как по новостроечной улице, балансируешь по дощечкам: «можа», свалишься в грязь, а «можа» и нет.
— «Идее-ет бычок качается, вздыха-ает на ходу: ой, доска конча-ается, сейчас я упаду-у!»
— Вот что значит молодость: все ей нипочем.
«И все— е ей нипоче-ем!» Шмяк в болотную жижу! Туфлю засало, и я, как крестьянская дочь, прихожу во дворец не обутая, не разутая, не одетая, не раздетая: «здравствуйте, я пришла поступать на филфак». «Ка-ак же, давно о вас наслышаны. Вы тот самый драматург, чья пьеса идет во всех театрах. Очень приятно. Ректор постановил принять вас без экзаменов.»
— Ура-а!!!
— Что ты орешь?
— Автобус пустой!
— Конечно пустой. Конец рабочего дня — все едут сюда, а мы обратно.
Всем туда, а нам обратно…Похоже на загадочную строчку Твардовского: «Пушки к бою едут задом». Что он хотел этим сказать? Что перед наступлением всегда отступают?
Да— а, тяжелый у меня будет год! Две обоймы экзаменов! Как я отстреляюсь?
— Мам, принюхайся, чувствуешь, соседями пахнет? Неужели мы этот запах с Лесного сюда перевезли?
— Не выдумывай, это у дворничихи никак не могут новоселье допраздновать, и к нам через пол тянет. Не отвлекайся, а то опять придется полночи сидеть.
— Я работаю. Вот фотографий только три, на четвертый экземпляр нечего клеить.
— Выпиши на листок страницу и номер миограммы, может, в других конвертах найдется. И клей, пожалуйста, аккуратнее, чтоб не пришлось переделывать.
«Аккуратнее», а если этот чертов клей из-под кромки лезет? И уже нет сил разметку для каждой фотографии делать, глаза слипаются.
— Мам, может, пока исправлять только в первом и втором экземпляре, а в остальные вносить поправки позже, на свободном ударе?
— Двойная работа. Делать надо сразу, чтоб потом больше не возвращаться.
«Двойная работа!» — это когда буквы в глазах двоятся. Хорошо еще, что спешка с диссертацией пришлась не на время моих экзаменов. А то бы совсем завал.
— Мам, а вдруг он передумает?
— Кто, ректор?
— Угу. Тогда на новоселье он выпил, благодушествовал, ну, и спросил из вежливости, что мол, ты не защищаешься?
— Из вежливости не из вежливости, а слово, данное при всех, обратного хода не имеет. Уже запланировано обсуждение на ученом совете.
— А шеф?
— Что шеф? Это благороднейший человек. Мы должны ему ноги мыть и воду пить.
Бр— р, грязную воду после ног пить! Какое тошнотворное выражение. Нет, я не согласна. Даже тогда, когда от заведующего кафедрой зависит жизнь.
— Ты же говорила, что он пять лет твою диссертацию под сукном держал.
— И правильно делал. Что ж мне было, после защиты ехать на периферию?
— А теперь точно место на кафедре будет?
— Ректор обещал выбить ставку в Москве. Не отвлекайся, сверяй номера миограмм.
Мистика: пять лет ничего не происходило. И вдруг после новоселья все закрутилось. Неужели ректор никогда не видел новостроечных квартир? Или наших «декальтесов»?
— А мы еще сомневались: приглашать кафедру и ректора на новоселье или нет?
— Смешно он ходил по комнатам и всплескивал руками: «я тут как слон в посудной лавке»!
— Ага. И один съел целую тарелку бабушкиных пирожков. И все-таки почему именно сейчас все сдвинулось с мертвой точки?
— Нехорошо проявлять чрезмерное любопытство. Вырастешь — возьмешь манеру, как твоя бабушка, совать нос в чужие дела.
Я уже выросла. И дела не чужие. Мне просто необходимо понять настоящую причину того, что происходит. Потянешь за ниточку — вроде клубок начинает разматываться, раз-два крутанется — обрыв, за другую потянешь, за третью — опять обрыв. Либо я не умею распутывать, либо нитки гнилые.
— Ты что, мартышка, спишь? Опять пропустила опечатку в слове «периферическую».
— Почему сплю, я проверяю. Боюсь только, что в номерах фотографий запуталась. Жаль, если такой труд пропадает напрасно.
— Никакой труд напрасным не бывает. В твоем возрасте эта работа может научить усидчивости, аккуратности.
— Ага, я уже как макака, усидела мозоль во всю пятую точку. Интересно, что зав. кафедрой подумал по поводу того, что Анатолия Петровича не было на новоселье?
— В вопросах семьи шеф страшно щепетилен. К сожалению, Анатолий Петрович в этой ситуации повел себя не лучшим образом: пришел на кафедру и стал бестактно морочить шефу голову семейными проблемами. Это могло катастрофически отразиться на моей карьере, но, к счастью, шеф проявил благородство и хода этому делу не дал.
Значит, мама больше не вернется к Анатолию Петровичу ни после окончания диссертации, ни после защиты — ни после чего? Спасибо шефу — но воду после его ног я все равно пить не буду.
— Что, зайка, добьем вторую главу или будем ложиться спать? Все-таки полпервого.
— Заманчивое предложение: в ВАННУ — и спать! Но надо добить вторую главу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186