— Извините, мне нужно идти.
— Иди, черт с тобой.
Ну что ж, Новогодний праздник, можно сказать, удался на славу. Следующий год принесет нам всем большое розовое счастье.
А янтарь — действительно, теплый живой камень.
Надо же!
Даже слово «воспитание» каждый понимает по-своему. Наверно, воспитание — это и есть та граница, которая отделяет одного человека от другого? Иногда, даже не целого человека, а только часть его. Вот бежит пунктир по каждой комнате, по каждому пальто, скок — перескочил на слова, или даже вообще на такую мелочь, как билеты в кино.
А что, казалось бы, простой вопрос: если идешь с Николаем в кино, кому платить? Но для меня он каждый раз вырастает в проблему: у бабушки попросишь — запросто не даст, Николай заплатит — получается, что он за мной «ухаживает».
— На тебя со стороны смотреть — обхохочешься. Идешь себе, ни на кого не глядишь, чуть на дядьку с мешком не налетела.
— Здравствуйте, Николай, я не опоздала?
— Девушка и должна на свидание позже парня приходить, а то получится, что она за ним бегает. Ты чего в брюках?
— Холодновато как-то…
— Вообще-то я в брюках не очень-то уважаю. Вот в Пушкине на танцах ходила одна такая: зад — во-о, и штанами обтянут, да еще в добавок во-от на такущих каблуках! Идет цок-цок, как кобыла.
— Вы любите танцевать?
— Не скажу, чтоб уж прямо такой танцовщик был, но на дамское танго из-за меня чуть две девицы не передрались.
— Ну и нравы!
— Вообще-то, я современных девиц не обожаю: их пойдешь провожать, а они с первого же раза все позволяют.
Зачем он про танцы рассказывает? Мне что, положено в этом случае ревновать? Или это просто такая форма ухаживания? Как же мне ему объяснить, что все эти «позволяет — не позволяет» не имеют никакого смысла? Что все гораздо сложнее.
Может быть, так попробовать? Жизнь — это подъем в гору. У каждого человека своя гора. У одного — маленькая и пологая. На такую и взобраться легко и спускаться скок-скок — одно удовольствие. Николай уже стоит на вершине своей горки. Выше некуда. А передо мной высоченный и крутой утес. Я на него еще только начала карабкаться. Вопрос, захочет ли Николай вместе со мной подниматься на МОЮ жизненную гору? Тогда можно было бы потерпеть и ухаживания и женитьбы. Или он заставит меня падать кубарем со своего утеса на его горку? Ведь я так разобьюсь?
— Чо, в киношку пойдем? У вас в Выборгском идет потрясная картина: «Семь невест для семи братьев».
— Давайте лучше пойдем к Петропавловской крепости, жалко такое редкое солнце упускать. И потом, я хотела рассказать вам фантастическую историю любви русского художника к двум «испанкам».
— А-а-а, это тот ханурик тебе на Новый год заливал? И чего только Анатолий Петрович притащил его с собой? Все общество испортил: напился, буги-вуги полез танцевать, к тебе приставал. Как можно так некультурно вести себя в гостях?!
— Он же герой войны, кавалер трех орденов Славы!
— Ну и что, в войну таким лафа была: напьется и лезет под танки. А ему за это ордена, медали.
— Если бы такие не лезли под танки, нас с вами здесь вообще бы не было.
— Ну, я бы был. Я довоенного производства.
— Я не в этом смысле…
— Да ладно тебе, чего понеслась, будто за углом пиво холодное дают?
— Действительно, похолодало что-то, может, мы к дому повернем?
— К дому так к дому, только чего ноги попусту трепать, когда трамваи есть.
Нет, никак у меня не получается разговор с Николаем. Может, у меня просто нет того аристократического такта, какой был у «испанок» художника? Как он здорово тогда сказал: «Я обнаруживал, что у меня плебейские манеры, только тогда, когда полностью избавлялся от них». Значит, нужно сначала исподволь обучать Николая своему языку, а потом уже разговаривать.
— Николай, вы подниметесь наверх, посидеть у меня?
— Чего ж не подняться, подняться — это запросто.
— Куда же я этот чертов ключ задевала?! Придется звонить.
— А-а, пришли, гулены.
— Ой, Анна Григорьевна здравствуйте! Откуда у вас ключ?! А бабушка где?
— Действительно, мам, ты чего?
— А чего «чего», нельзя, чтой ль, к невестушке приехать? На Новый год, сам знаешь, давление в затылке поднялось, так хоть сейчас посмотрю, как она тут обустроилась.
— А почему бабушки нет?
— Уехала твоя бабка болеть, и меня прислала за тобой доглядывать. Да что вы как в гостях, проходите, раздевайтесь. В кино были?
— Нет, по городу гуляли.
— Намерзлись, небось? Чего вам дома не сидится? Таскаетесь по улицам, будто свово угла нет.
— Ма, ну чего ты пристала?
— Ну-ну, ваше дело, молодое… Чой-то ты, невестушка, в штанах? Сними штаны-то, мужики не любят, когда баба — и в штанах.
— Сейчас переоденусь.
— Во-во, давай, а то люди подумают, у тебя и платья нет. Нет — так скажи, справлю тебе к Пасхе — хошь шерстяное, хошь креп-жоржетовое. Я в молодости и сама принарядиться любила. Бывало, на танцы приду — так каженный раз из-за меня парни подерутся.
— Что вы, у меня полно платьев!
— Ну-ну, дело молодое. Я вот тебе подарочек привезла. На-ко, разверни комбинашку, взгляни, в пору ли будет. На глазок ведь купленная, можно и обменять.
— Ой! Что вы, Анна Григорьевна, зачем же…
— Чо, не угодила? Гляди-ка, кружавчики какие, иль не нравится?
— Нет, что вы, очень красиво, только неудобно. Скажите хоть вы, Николай!
— Чо говорить, я в женские дела не встреваю.
— И правильно, сынок. Носи, милка, носи, добром меня помянешь. А теперь, молодежь, давайте чай пить. С холоду-то хорошо горяченького. Ставь, невестушка, чайник, да мечи калачи из печи.
— Сейчас, только… к чаю…
— Знаю, знаю, какая у тебя бабка прижимистая, всего свово привезла: на-ко вот вареньица да ватрушки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186