А Анатолий Петрович подходит для нашего дома? Боюсь, что тоже нет. Дому требуется человек, который, как папа, в заляпанном комбинезоне может целыми днями таскать камни, мешать бетон, чинить крышу. Или как Антонина Ивановна, у которой из года в год цветник заваливают кирпичами и досками, и она так же неуклонно возрождает цветы на тех же грядках.
Анатолий Петрович мог бы, правда, расписать дом, художнику это не противопоказано. Но, боюсь, до настенной росписи наш дом еще, ох, не скоро доживет!
— Счастливчик, ты — в Москве была!
— А где «несчастная» Нина лето провела?
— «Несчастные» Нины сидят в садоводствах и полют клубнику.
— И много они ее напололи?
— Много-немного, а скукотища там смертная. Целый день гоняют: то в магазин, то за водой, там полей, тут выполи. По вечерам соберется соседская мелюзга, и во-от дуемся в картишки. Я за три месяца без тебя — на три года отупела.
— А я летом экзамены в институт сдала, теперь мне можно в одиннадцатом не учиться.
— Врешь!
— Че. Сло. Сочинение — на три, историю и английский — на четыре.
— Иди ты, у тебя же аттестата нет.
— Подумаешь, аттестат, я через подставное лицо сдала.
— Так это «подставное лицо» и поступило в институт, а не ты.
— Точно. В Москве отец попросил меня подготовить одну певицу в музыкальный институт.
— И не завалила? Ты тита-ан!
— Да ладно тебе, там, если голос есть, на остальные экзамены даже не смотрят. Жаль только, что учиться она не будет.
— Почему не будет?
— Она уже выступает с ансамблем и получает кучу денег, а на оперную певицу учиться долго и трудно.
— Ну и правильно! Кому эта опера нужна? То ли дело джаз! Одни платья у солисток чего стоят! Слушай, а где ты так загорела?
— В Москве. Знаешь, какая там жара была.
Почему я не сказала Нине про юг? Постеснялась хвастать? Отчасти. А, скорее всего, потому, что меня гложет какое-то предчувствие. Боюсь, что за такое лето мне придется расплачиваться какими-то крупными неприятностями.
— В Москве-то где ты жила? В гостинице?
— Угу. Прямо на улице Горького. Сплошной интурист: везде полированное дерево, ковры, металл.
— Врешь!
— Угу. Вру.
Никак не понять, с какой стороны надвигается опасность. Нужно успеть ухватить ее за хвост и отбросить как змею. Может, за два хвоста? За московский и южный? Раз — и связать их вместе! Нет, никак не притянуть их. Это они тащат меня в разные стороны, стараются разодрать пополам.
— Брошенные мы с тобой в этом году.
— Как это «брошенные»?
— Ну, все ушли. Мы одни остались пылиться в этой дурацкой одиннадцатилетке.
— Куда ушли?
— Ритка с Олежкой — в вечернюю школу, Ларка с Пшеничным — тоже, чтоб лишний год не торчать. Остались от класса рожки да ножки.
— Лаша — ножки, Алка — рожки?
— Угу. Раньше хоть, какой никакой, а класс был. Теперь каждый сам по себе: пришел, отсидел, ушел.
— Как в трамвае. А Пшеничный куда уехал?
— Они в Дачном квартиру получили.
— Ого, далеко! Там, наверно, еще не скоро телефоны поставят.
— Между прочим, мы тоже на очереди стоим. Через два года будем жить в отдельной квартире.
— Счастливая.
— Чего, «счастливая», может, вас тоже на очередь поставят.
— Вряд ли, у нас комната большая.
Если б еще хоть папа с нами жил, может, и поставили бы, а так…
— Нин, а ванна у вас будет?
— А как же. Сейчас во всех новых квартирах ванны.
— Здорово! Представляешь, в каждой квартире собственная ванна, собственная кухня и собственный туалет!
— Прямо как у Лаши!
— Знаешь, теперь, когда старый класс развалился, я даже на Лашу смотрю с нежностью. Она была символом 9«б». По ней нас все узнавали: «А-а, это там, где Жирная, понятно…» Теперь символ остался, а класса нет.
— Ну, пошла фантазировать, сейчас Лаша приобретет космические масштабы. Про Ник. Миха. слыхала? Он тоже ушел из школы.
— Не может быть!
— Из-за нового директора.
— Ничего себе «новый». Он второй год.
— Раньше его не видно и не слышно было, а теперь разоряется: «Выровнять ряды! Подтянуться! Прекратить разгильдяйство!»
— Точно. Как на Николаевском плацу. Из-за этого солдафона и остальные учителя разбегутся.
— Ага. Он уже химичку выпер на пенсию. Заметила, по школе новый химик ходит, колобок такой?
— Угу. Жалко химичку. Привыкли мы к ней, как к Лаше.
— Ты лучше меня пожалей. Мне без Ник Миха — завал! Ни за что в институт не сдать.
— Без Николая Михайловича школа просто рухнула. Одни стены, разгораживающие коридор на стойла. Теперь нас с метками на ушах начнут перегонять из стойла в стойло.
— А повеселее ты ничего придумать не можешь?
— Повеселее? Пожалуйста. Разрешите представиться: мы — первый в стране выпуск после одиннадцатилетки. Наше образование поднято на космический уровень! По окончании школы каждая Лаша поступит в университет и так двинет научный прогресс, что затрещат мировые стандарты. Америка разинет рот и ближайшие двадцать лет будет догонять нас как паровоз ракету.
— Не знаю, где там от Лаши затрещит, но поступать в институт всем, кто перешел в вечернюю школу, будет в два раза легче, чем нам. У них практически не будет конкуренции.
— Вот видишь, ты сама думаешь о грустном.
— Наверно, из-за дождя. Какой сентябрь отвратительный.
Кап — на нос, кап — на щеку, кап — прямо по макушке, неужели это из-за Пшеничного так муторно? Раньше сентябри для меня были самые счастливые, а этот — прямо, как промозглая зима. Сейчас приду домой: пусто, холодно, ничего делать не хочется.
— Ой! Мам, ты дома? Одна разбираешь протоколы? Без меня?
— Да, я сегодня осталась дома поработать. Мне нужно с тобой поговорить.
Неужели я что-нибудь натворила? Мама таким тоном со мной говорит только, когда я провинюсь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186