Понятно. Значит, это надолго. Боюсь, что дом без папы совсем отобьется от рук, начнет разваливаться. Он любит, когда кто-то приезжает и начинает жестко распоряжаться: забор сюда! мусорную яму туда! доски отсюда! железо оттуда! Придется прямо сегодня показать ему, что я теперь не какая-нибудь соплюшка — не хуже колхозников умею сражаться с огородными джунглями.
— Антонина Ивановна, что это за старуха в детской панамке по участку Раскиных разгуливает?
— Эта особа — двоюродная сестра Арта.
— Богдацкая?! Из-за которой Раскин сидел в тюрьме?!
— Раскин был репрессирован по доносу ее мужа. Они разведены.
— Все равно она не имела права сюда приезжать.
— Мне тоже не понятно христианское всепрощение Валентины Петровны.
— А Арт?
— Я бы не назвала поведение Арта этичным. Столько лет пользоваться гостеприимством Валентины Петровны, а потом купить дом под Псковом, а сюда вселить свою родственницу.
— Раскин теперь пьет наверно?
— Мне кажется, нас с тобой это не касается. Кстати, Шура поступил в театральный институт.
— УРРА-А-А!!!
— Только, пожалуйста, не несись туда, как сумасшедшая. В твоем возрасте девочке неприлично появляться в чужом доме без приглашения.
Подумаешь, «неприлично». Сказали бы еще, что я за Шуркой бегаю. Очень надо. Он теперь так загородится своим институтом, что и разговаривать со мной не станет. Вот если бы он знал, что я тоже поступлю в университет и стану либо ученым, либо писателем, тогда бы он еще подумал задирать передо мной нос или нет.
Ой! Кто там шевелится в кустах?! А-а-а, это ты, Рыжий Вася. Сбежал с раскинского участка? Боишься доносчицы? Не бойся, я тебя не дам в обиду. Хочешь, я про тебя сказку сочиню? Или даже пьесу? Такую, чтоб Шурка прочитал, она ему понравилась, и он поставил бы ее в институтском театре. Хочешь? Раз ласкаешься, значит, да. Ну, слушай. Жила-была во времянке Старуха. С виду она была добренькая, ходила в панамке в красный горошек, поливала цветочки. А по ночам прокрадывалась на чужие участки, вырывала из земли цветы, поливала их мертвой водой и смотрела, как они умирают. А потом засовывала их обратно в землю, как ни в чем не бывало. В темноте ее никто не мог видеть, кроме большого Рыжего Кота с фисташковыми глазами. Он как почувствует, что старуха крадется к цветам, хвост распушит, когти выпустит и ш-ш-ш на старуху. Кот когтями, а она его метлой — шварк-щварк, всю шкуру в кровавую полосочку издерет. А утром: «Васенька, бедненький котик, кто же это тебя так?»
При свете дня Рыжий Кот старуху боялся и убегал на соседний участок прятаться к Девочке. Девочка жила совсем одна в большущем доме. Дом был мрачный, холодный, весь скрипел и рассыпался. Девочка не знала, что это Старуха его заколдовывала. Каждое утро девочка вставала, приносила в ведрах кирпичи, песок, цемент и поправляла разрушающиеся стены. А потом кормила Рыжего Кота молоком и колбасой. Кот с удовольствием пил молоко и с каждым днем становился все больше и больше. И вот однажды во время ночного сражения с колдуньей Рыжий Кот ка-ак прыгнет ей на спину! И загрыз!
— Антонина Ивановна! Я сказку сочинила! Хотите, расскажу?
— Ну-ну, ты и маленькая фантазеркой была. Вечно что-нибудь придумывала.
— Хорошо я обкопала вокруг кустов?
— Прекрасно. Теперь будем надеяться, сестры Петуховы перестанут комментировать наш огород на всю деревню.
Собирай грабли, лопату и мойся, а я пойду пока посмотрю, что можно приготовить на ужин. Скоро мама приедет.
— Ма-ам, я пьесу написала! Про ведьму! Не до конца, конечно, скорее, только до половины.
— Угу.
— Представляешь, мне после колхоза было так скучно, что я подумала… Хочешь послушать?
— Угу.
— Это про Старуху и Девочку. Старуха с виду добрая, а на самом деле она убивает цветы…
— Потом расскажешь. Нам сейчас нужно дом на зиму законсервировать.
— А ты потом послушаешь?
— Угу. Тащи из подвала доски.
До чего сыро в подвале, бр-р-р. Как бы не задеть в темноте головой балку. А что, запросто — тюк башкой, и все дурацкие мысли вышибет. Все равно моя писанина никому не нужна. Антонина Ивановна скажет — фантазерка, бабушка руками замашлет: по отцовским стопам пошла! Всю жизнь глупостями будешь заниматься! Даже Шурка толком слушать не станет. Скажет, у него своих идей, как собак нерезаных.
— Достала доски? Молодец. Ставь их снаружи у окон. Только осторожней, не задави виноград, над которым Антонина Ивановна столько лет бьется. Пожалуй, в этом году он хорошо пошел.
— Угу.
Зачем люди вообще книги пишут? Ну, великие — понятно: их все читают. А, например, папа? Для него это работа. Как для других лечить, учить. Почему же на меня, когда я заговорю о пьесе, смотрят, как на бездельницу? Заранее убеждены, что ничего не получится? Но как может сразу что-то получиться, если ты никогда не пробовал?
— Не экономь гвозди, прихватывай каждую доску сверху и снизу.
— Дождь начинает накрапывать, не успеем закончить.
— Должны успеть. Нам скоро в город переезжать.
— Еще ведь воду из бочек выливать, деревья окапывать, листья сгребать… Зачем торопиться: папа приедет и поможет.
— Твой отец только и смотрит, на кого бы этот дом взвалить, да еще самому сверху сесть и поехать.
Как нехорошо мама сказала. Как будто папа виноват, что наш домина так и норовит кому-нибудь на плечи взобраться — тащите его! Не зря же бабушка столько лет твердит: «Ох, погубит вас эта дача! В гроб вгонит! Сгноит!» Только бабушка не понимает, что дом нас не физически уничтожает, а отрывает друг от друга. Каждый начинает жить сам по себе. Он разрушает семью.
— Мам, на одно окно все-таки не хватает досок.
— Заберись на чердак, поищи там.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186