я тебе не Лаша. И потом, если ты такая идейная, стриги сама эти ветки. Мне и в тенечке хорошо.
— Да ладно вам! Ну, не выполним норму, не убьют же нас.
— Конечно, не убьют: на кукурузе проскочили, на картошке проскочили, на капусте проскочили — и на силосе, авось, пронесет.
Улеглась под кустом! Чертова Лаша! Сейчас остальных туда заманит. Как бы мне ее тушу перетянуть обратно к веткам? Одного моего веса не хватит.
— Жрать хо-очется.
— Ага. Дома я б на эти непромытые макароны и смотреть не стала. А тут целую миску смелешь — и хоп что.
— Ага, и еще с хлебушком. У меня уже брюхо отрастать начало.
— Еще бы не отросло: с поля придешь, макарон натрескаешься и в барак спать. Вечером вылезешь, поужинаешь и…
— У-ужин — слово, как песня. Зажмуришься и видишь: котел каши…
— С ма-аслом…
— Кухонные сказали: масло кончилось.
— И компот кончился.
— Ну, хоть с хлебом…
— Вот видите, девочки, как мы распустились. Даже не верится, что за месяц можно в такое превратиться. Ни книг, ни разговоров осмысленных, ни в лес, ни на реку, ни на танцы. Ну-ка, поднимите руки, кто последние три дня зубы чистил?
— У меня щетка пропала.
— А у меня мальчишки пастой стены исписали.
— Скоро вы все в Лаш превратитесь.
— Чо Лаша?! Чо Лаша?! На хвост соли насыпала? Если ты такая идейная, выпускай стенгазету.
— Валяй, сочиняй статьи о том, как мы поднимали сельское хозяйство. Можешь в стихах.
— Что-нибудь эдакое: «Был колхоз отстающим
На Сабе реке.
Пионерским трудом
Подтянулся вполне»
— Ты, подруга, на ветках
Давай не лежи.
Выползает колхоз
В… эти…
в передовые ежи!
— Стихи прекрасные, всего на две ноги хромают: на размер и на рифму.
— Зато идейность!…
— Идейность на уровне мировых стандартов. Но я хотела предложить средство не столько против умственного, сколько против физического ожирения. Что, если вставать по утрам до горна и сразу на реку?
— Представляю себе картинку: шесть голых чувих несутся как телята по деревенским улицам!
— А в каждом окне торчат бабки и сплетничают.
— Действительно, выдумала. Две недели до конца смены осталось, а мы на реку попремся.
— Но вы же сами говорили, что мы опустились?
— Мне что, я завсегда как все.
— Ларусь, а ты? Тряхнешь перед деревенскими своим бикини?
— Ну, разве что на прощанье, чтоб им было о чем всю зиму вспоминать.
— Лаш, а?
— Не-а, мне свои социальные накопления растрясать неохота.
— Зачем же растрясать, ты монументом встанешь на берегу, как девушка с веслом, и культурно украсишь темную деревню.
Уф, перетянула Лашу. Да, «нелегкая это работа — из болота тащить бегемота». Даже пальцы свело от секатора. Чик-чик, бедные березовые ветки, чик-чик. Скоро рабочий день кончится.
— Лаш, поутаптывала бы ты ветки, вон уже бригадир едет.
— Чо я, пусть Нинка своими козьими копытцами утаптывает.
— Нин, давай своими стройными ножками.
— Чо я? Айда все вместе!
— Айда! Рок-рок раунд зе клок!
— Ну, вы, «бэшники» с приветом! Смотрите, как ветки примяли. Где тут два куба наскребешь?
— А ваша бригада что — два кубометра сделала?
— Ха — два! Мы веткам такой начес соорудили, что все пять будет!
— Жилы вы, «вэшники»! Жилы много не нажилят!
— Ах, вы обзываться?! Бей «бэшников»! Растаскивай у них ветки!
— Ларка!!! Ритка!!! Наших бьют!!!
Совсем мы озверели в деревне. Деремся хуже мальчишек. Мальчишки хоть ногами не лягаются и за волосы друг друга не таскают!
— Девочки, прекратите! Нина, Ларусь, Рита! Некрасиво!
— Ну, мы им дали!
— Лаша лучше всех дралась!
— Побежали своей литераторше кляузничать!
— Здорово нас сегодня на линейке будут прорабатывать! Норму не выполнили! Ларка с Риткой Ник. Миху нахамили! Да еще с «бэшниками» подрались!
— Так им и надо!
— Черт с ним, с этим колхозом! Скоро уедем отсюда и забудем о нем на всю оставшуюся жизнь.
Нет. Меня колхоз долго не оставит в покое. По ночам будут тянуться перед глазами бесконечные капустно-кукурузные полосы, кружиться березовые ветки. Голодные телята будут жалобно мычать и тыкаться влажными носами в руки. А потом, когда я вернусь в город, зеленые ряды начнут размазываться в памяти. Краски размокнут, потекут, как акварель на дожде.
И я снова начну бессовестно лопать щи с капустой и котлеты из телят, совершенно не думая ни о грустных мордочках, ни об огромном труде, вложенном в эту «сельхозпродукцию».
Говорят: «Время летит».
Получается, что оно летит вперед. А на самом деле это я мчусь вперед, как в электричке, а время мимо меня — назад. Вот мимо окон проплыли деревья, промелькнул колхоз, наша квартира в городе…
Того и гляди нашу дачу проеду. Пора вылезать. Ну-ка, посмотрим, как тут она без меня поживает.
— Забор! Антонина Ивановна, откуда у нас забор?!
— Может воспитанная девочка так кричать?
— Ой, здравствуйте, Антонина Ивановна, это я в колхозе одичала. Жуткий забор, правда? Весь дом изуродовал.
— Какая никакая, а ограда. Без нее комиссия не приняла бы дом.
Ага, домина, значит, тебя уже приняли. Поздравляю. Жалеешь, небось, что не вышло из тебя заграничного коттеджа? Ладно, не горюй. Что бы ты делал со своим европейским видом среди петушихинских изб? Курам на смех такое соседство.
— Антонина Ивановна, а кто сделал это высокохудожественное обрамление? Анютины рабочие?
— Может воспитанная девочка позволять себе замечания по поводу действий взрослых?
Не может. Потому что у «воспитанной девочки» нет таких домоукращательных и домообживательных сил как у взрослых. Вон после Анюты как дом присмирел, даже халтурная штукатурка сыпаться перестала.
— Антонина Ивановна, а когда папа отсюда уехал?
— Отца твоего я в этом году вообще на даче не видела, говорят, он в Москве.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186