Можешь оставить себе на память. Прощай.
— Иди к черту!
Ого, сколько тут народу! Неужели у всех траур? Или все пришли за чудом? Ждут превращения головы во взбитый лаковый торт.
— Скажите, пожалуйста, кто последний?
— Тебе на маникюр?
— Нет, на стрижку.
— Тогда вот за ней.
За ней так за ней. Хотя, по правде говоря, не понятно, что с такой лысоватой головы можно еще состричь? Кстати, хватит ли у меня денег? С магазинными должно хватить.
— Ты что, девочка, пришла волосики обстричь? А тебя мама не заругаеть?
— Нет, она меня сама послала.
— Сейчас все стригуть, а потом жалеють.
Снявши голову, по волосам… Впрочем, снявши голову, можно примерить другую: вот эту, например, под барана, или ту — а ля отходы столярной мастерской.
— Следующий на стрижку!
— Иди, твоя очередь.
Ну— с, в последний путь! Зубодробительное кресло. Разоблачающий удар зеркал. Слюнявчик под подбородок.
— Ты чо голову-то в плечи вобрала? Как стричься будем? Под мальчика? Не бойся, волос у тебя мягкий, хорошо будет лежать.
Интересно, они тут меняют головы вместе с внутренним содержанием?
— Чего глаза-то зажмурила, видишь, тебе идет.
Интересно, чья это там голова в зеркале торчит, моя или чья-то еще?
— Иди, посуши волосы под феном. Да куда же ты поперлась? Там же касса!
Как голо без волос… Чего-то не хватает. Как будто часть тебя, бездыханная, осталась лежать на полу в парикмахерской. Отрезать легко, приставить обратно трудно.
— Ты чо, волосы обстригла? Во дает! Ну-ка повернись! А ничего!
— Лен, правда ничего?
— Конечно, так лучше. А то ходит, как кулема — волосья во все стороны торчат.
— Лен, кто такая «кулема»?
— Вот это ты и есть.
Ну и ладно. Только бы папа не заметил моей новой головы.
День рождения.
И кто его только выдумал? У меня ведь нет денег на подарок. Придется взять без спросу книгу из папиного шкафа. Авось никто не заметит.
А может, дни рождения существуют для того, чтобы надоевшие одноклассники в обычной квартире превратились в Пушкина и Лермонтова, танцующих на балу? Чтобы ехать в карете мимо освещенных факелами дворцов, слушать цокот копыт и шелест старинных платьев.
А вдруг Пшеничный не придет? Город балов станет мертвым, превратится в развалины.
— Телефон? Лен, скажи, что меня дома нет. Ну что тебе трудно?
— Ты чо, заболела?
— Нет. Вдохновляюсь идти на день рождения, а ничего еще не готово: молния не пришита, на капроне «стрелка», волосы после мытья во все стороны торчат.
— О чем ты раньше думала?
— Об историческом и художественном значении дней рождения в жизни обыкновенных людей.
— Знаешь кто ты?
— Знаю: недоуниверситетская дура. Но помочь ты мне ничем не можешь.
— А хочешь немецкие бусы?
— Какие бусы? А бабушка не заругает? Ну, давай примерим.
— А расскажешь потом, что на дне рождения было?
— Обязательно. Ведь все, кто возвращаются из далеких стран, делятся впечатлениями.
— А хочешь…
— Спасибо нет, не надо мне волосы начесывать. Ну, ладно чуть-чуть. Ой-ой, не дергай, волосы-то чай свои, не синтетические!
— Ради моды надо страдать.
— Некогда мне страдать. Заметно, что «стрелка» на чулках зашита? А молния ровная? Ну, пока, я побежала! Спасибо за бусы.
Дождь. Как раз для того, чтобы забрызгать капрон. Стоп. Я, кажется, знаю, зачем нужны дни рождения. На чужом празднике, если подойти к человеку близко-близко, взять его за руку и помочь перешагнуть через стену в мой мир, то он там останется навсегда.
— Так и думала, что ты опоздаешь. Проходи скорей, все уже в сборе.
— С Днем Рождения.
— Как тебе моя новая юбка? Видишь, на пуговичках и с разрезом. Последний крик — мама специально к сегодняшнему дню сшила.
— Красивая.
— Раздевайся. Я предков в театр выпроводила, а бабуня — свой человек, не помешает.
— Не хорошо, мы всю ее кровать мокрыми пальто закидали.
— Брось ты. На вот лучше расческу, а то у тебя причесон «не-одна-я-в-поле-кувыркалася».
Вот она заветная дверь в праздничный город. Кого попало, туда не пускают. Хорошо, я согласна вытерпеть любые муки, лишь бы не остаться снаружи, под дождем.
— Ритка хиляет.
— Чего вы тут с волосами возитесь, «вшивый домик» начесываете? Пошли скорее, а то все ждут. Мы с Нинкой, одни, как дуры, сидим на диване, а мальчишки стоят у окна и ржут. Пригнись-ка, я тебе сзади поправлю.
Горжусь, меня готовят к балу две самые красивые девочки в классе.
— Нинка хиляет. Одна Ларуська с мальчишками осталась.
— Ну и видок у вас, если кто войдет… Одна стоит на полусогнутых, а две другие ее сзади и спереди начесывают!
— Нинка права, хватит ее трепать. Айда в комнату. Летунчик принес роки на костях, сбацаем, пока у бабуни пирог подоспеет.
«Сезам, отворись!» Шаг, еще шаг, где это я? Все кружится перед глазами. Ага, вон Ларуська, нужно пробраться к ней и прислониться к стенке. А то упаду еще…
— Летунчик, слышь, кидай кости на радиолу.
— Бу сде.
Кожа на лице горит, как обожженная. Взглядами обожгли? Его взглядом? Да я и не вижу его. Нет, вижу. Кожей, которая саднит. Нужно спрятаться за Ларуську, пока пожар не утихнет
— Видала?
— Нет.
— Что «нет», нахимовца Ларкиного видела?
— Угу.
— Бессовестная она все-таки: мало того, что пригласила всех мальчишек, которым она нравится, так еще взрослого нахимовца с набережной притащила. Куда только ее мать смотрит?
— Ее мать смотрит оперетту.
— Вот этим она и пользуется.
Кожей щеки его вижу. Плечом сквозь платье вижу. Вот он подходит к приемнику, сплетничает с Летуновым. Конечно о ней. Оба делают вид, что разбираются в технике. А ну-ка спиной я могу его видеть?
— Здорово у Риты с Ниной получается! Да? Можно подумать, что они каждый день тренируются.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186