Коридор поворачивает, разветвляется, опускается на несколько ступеней вниз. И вдруг под лестницей старуха. Толстая, завернутая в лохмотья. Я ей: «Скажите, пожалуйста…» А она не отвечает и тычет пальцем в дверь напротив. С трудом открываю дверь, а там комната незнакомая, но точно знаю, что мамина. Все вокруг так красиво, как в музее. На стенах картины, мебель старинная, стол накрыт для гостей. Боюсь, что меня здесь застанут и подумают что-нибудь. На цыпочках выхожу и прикрываю дверь. Бегу по коридору, и за мной будто старухины шаги топ-топ, клюкой шлеп-шлеп. Поворачиваю куда-то, еще раз поворачиваю… Что такое? Опять несколько шагов вниз и та же старуха под лестницей. Что-то прячет от меня под лохмотьями и тычет пальцем в дверь. Открываю дверь — другая комната, такая же большая, как мамина. Знаю, что это — моя. Пустая, холодная, со стен свисают грязные обои. Всей мебели только сундук с Лиговки да продавленный диван. Сажусь на диван и думаю про папу: где же его комната? За дверью шебаршится старуха, что-то грызет. Может, кости? Мне не нужна своя комната, я хочу в мамину с папой, но боюсь выйти из-за старухи…
— Ты чего тут стоишь как неприкаянная? По Пшеничному скучаешь? Мы с Ларкой уже успели в столовую смотаться. Хочешь пончик?
— Причем тут Пшеничный… Слушай, Ларусь, мне такой странный сон приснился.
— Про него?
— Про кого?… Нет, про комнаты. Представляешь, иду я по длинному коридору…
— Ты же с ним на прошлой перемене разговаривала. Только не отпирайся, я собственными плазами видела.
— Он только спросил, иду ли я на английский. Ну вот, а по бокам этого темного коридора двери…
— Ты правильно к мальчишкам относишься, не то, что Ларка. Не успели в классе мальчишки из бывшего 7 «в» появиться, как она им уже глазки строит. Точно-точно. Кстати, тебе этот новенький Папков нравится?
— Нет, он рукавом нос вытирает.
— Глупости. Нет, он ничего: высокий, волос вьется…
— И косолапит, как медведь.
— Твой-то, Пшеничный, лучше?!
— Он не мой.
— Ага! Покраснела!
— Ничего не «ага», просто особенность кровеносных сосудов. Ты сон слушать будешь?
— Валяй, рассказывай. Между прочим, летом за мной в деревне два взрослых курсанта ухаживали.
— А твоя мать? Она же так следит за тобой?
— Я в деревне с бабушкой жила. Она в воинской части поварихой работает. Мы с девчонками каждое воскресенье на танцы бегала. Так заметано?
— Что?
— Ну, с Пшеничным. Если гулять пригласит, скажи, что только втроем пойдем. Встречаемся у Выборгского.
— Ларусь, во-первых, он мне не звонил, во-вторых, я уже Ларке обещала…
— Ну, если тебе какой-то мальчишка и развратная Ларка дороже, то, как знаешь…
Дурацкая ситуация. Почему все на меня обижаются?
Может, мой сон имеет какое-то отношение к школе? Длинный коридор, двери, за ними какие-то люди… Тогда кто же старуха? Нет, это не школа, сон как-то связан с нашим домом…
— Ты что сегодня после школы делаешь?
— Ой, Пшеничный, напугал. Ты всегда подкрадываешься сзади.
— Ну, как идешь? Ведь сегодня праздник. «Бабье лето». Надо отметить.
— Правда. Теперь, может, всю долгую осень не будет такого солнца и таких кленовых листьев на асфальте! Только я обещала встретиться с Ларуськой у Выборгского в три. Ты не возражаешь?
— Ну что ты! Отчего нам не поторчать у всех на виду? Запросто. Хорошо еще, что ты не удосужилась притащить свою вторую подругу.
— Какую?
— Лебедёву-как-корову.
— Тебе не стыдно? У нее нормальная фигура.
— Смотря, на чей вкус.
Почему нужно о Ларке так пренебрежительно говорить? Может, он таким образом спасается от ее чар?
— Привет. Долго меня ждали? Это все мать: «Сначала сходи в булочную, а потом шляйся».
— Все ясно. Идти против власти — все равно, что писать против ветра.
— Ты, Пшеничный, мог бы и поизящней выражаться при девочках.
— Простите, ваше Высочество, это всего лишь русская народная пословица.
— Ларусь, смотри какой красоты кленовые листья.
— Когда это ты успела набрать такой букет?
— Да-а, веник что надо! Можешь присоединить еще и этот крупный экземпляр к своей коллекции.
Правильно. Раз праздник, значит должны быть и подарки. Какое редкое сочетание цветов у листа Пшеничного: коричневый с желтыми и бордовыми прожилками. Я знаю, что у меня сегодня будет три подарка, и этот самый яркий.
— Ты чего улыбаешься?
— Подумал, что этот фиговый лист надо было бы подарить не тебе, а Лебедушкиной-Подушкиной в бане прикрываться. Впрочем, ей понадобится целая шайка.
— Как тебе не стыдно?!
— Вон «шестерка» идет! Айда к Петропавловке!
— Ну-ка, девушки, поднажали! Быстрее, быстрее! Кто ж так бегает?!
— Уф, запыхалась. Думала, не успеем.
— Бегать нужно больше. А то на переменах ходите под ручку как гусыни.
— По-моему, кто-то обозвал нас толстыми глупыми птицами.
— Кто-то просто хочет вылететь из трамвая и посмотреть, не отрастут ли собственные крылышки.
— Можно, конечно, меня и выкинуть, но тогда вместе со мной вылетит и счастливый билет.
— У тебя счастливый билет?!!
— А ты веришь в счастье по билетикам?
Я так и знала. Вот он второй подарок! Пшеничный отдает мне свое счастье. Только неудобно перед Ларуськой…
— Ларусь, давай разорвем билетик попалам.
— Еще чего! Ты еще его съешь. У меня сколько раз цифры совпадали, и никогда ничего не выпадало.
— Так я и думал: Ларуся у нас человек без предрассудков. Ну, а вы, мисс, если вам выпадет счастье, отвалите мне половинку?
— Да.
— Корыстный ты человек, Пшеничный, не хорошо таким быть.
— А в тебе пламенеет дух первых комсомолок — так и рвешься кого-нибудь перевоспитывать.
— Не ссорьтесь. Хотите барбариску?
Теперь обязательно должен быть третий подарок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186