— Спасибо, голуба. Еще, знаешь, дружок, мне бы компресс холодный на лоб. И анальгинчику.
Где тут найдешь полотенце? Намочу-ка свою рубашку. Ой, коробка с лекарствами рассыпалась! Ничего, завтра соберу.
— Ну, ты, мартышка, настоящий друг. Спасла старика отца от неминуемой смерти. Поздно уже, ложись.
Интересно, куда «ложись»? В моей кровати кто-то спит. И в кровати Антонины Ивановны тоже. Может, собрать старые ватники и лечь внизу на кухне? На полу, конечно, жестковато, зато туда по дощечке никто не пройдет и никто не помешает.
— Ты что, мартышка, здесь всю ночь спала? Прямо на ватниках? А я-то тебя ищу, ищу, куда, думаю, делась?
— Как голова?
— Болит, проклятая. Ну, ничего, я ее с утра трудотерапией лечу. Идем, покажу, какой я кусок стены отмахал. Или вот что: народ уже встал, поди поставь чайник, пока я тут закончу.
Ага, чай, а к чаю что? Ну, хлеб-булка есть, масло есть, но гостей же этим не кормят?
— Привет, Малыш, как вчера поплавала?
— Спасибо, хорошо.
— Мы знаешь, чо тут мозгуем: после вчерашнего выпивона всех мучают муки творчества.
— Точно. Трэба глоточек пропустить, а пети-мети, сама понимаешь, на исходе.
— Так вот, твой батя сказал, что у вас тут где-то полно бутылок скопилось.
— Да, в дождевой бочке.
— Точно, Малыш, а где эта заветная бочечка?
— За домом.
— Сабский, Катюша, ну-ка, организуйте.
— Есть организовать.
Что— то при дневном свете Сабский не выглядит таким уж несчастным. Может, вчера не заметил, как его Катюша с Торопковым целовалась?
— Вот она бочка с сокровищами! Ого! Да вы тут с отцом выпить не дураки!
Причем тут «не дураки», у нас же здесь рабочие и солдаты работают. И нечего жонглировать бутылками над бочкой. Во-первых, не умеете и разобьете, во-вторых, вода нам эта нужна для поливки.
— А, дьявол! Сорвалось!
Смеетесь. А кто теперь осколки из воды вынимать будет? Антонина Ивановна? Ведь ей в первую очередь вода понадобится. Сразу видно, не ваша это бочка, не ваша вода, не ваши цветы будут сохнуть. Черт! Порезалась! Хоть бы они кровь не заметили, а то подумают, что мне бутылок жалко.
— Слушай, Малыш, у вас рюкзак есть?
— Нет, только большая сетка.
— Тащи.
— Катю-юша, Са-абский! Что-то вы там надолго уединились. Бутылки не грибы, их искать нечего.
— Иде-ем!
— Слушай мою команду! В колонну ста-ановись! Сабский, бутылки и Староста — вперед!
— Есть вперед!
— Катюша и Малыш, стройсь!
— Есть стройсь!
— Песню запевай!
— Один верблюд идет, второй верблюд идет…
Что— то сегодня песня фальшиво звучит. Наверно, это просто не утренняя и не шоссейная песня. Слишком много народу, и все хмуро тащатся в очередях стоять.
— Староста, ау! Видала, как все на наши бутылки глазеют.
— Еще бы, они думают, что мы это все вчера выжрали.
— Уважа-ают!
— Катюш, вон мужик впереди мешок с отрубями волочет. Ты у нас самая хрупкая. Ну-ка, изобрази этюд «помощь».
— Есть изобразить «помощь».
Отчаянные они все-таки: а ну, как огромный мешковладелец догадается, что над ним смеются?
— Не оглядывайся, Малыш, а то мужик заметит. Взгляни лучше на Сабского: двадцать бутылок волочет, да еще на гитаре наяривает. Ему бы красный цилиндр — и вылитый декадент.
— Может помочь ему бутылки нести?
— Обойдется. Староста!
— Есть!
— А ну изобрази с Сабским «Два ханурика подрались из-за бутылок».
— Катюша, как «помощь»?
— В порядке. Мужик сначала решил, что я спереть его отруби собралась, испугался. Потом сообразил, что на меня можно мешок взвалить, тут же закряхтел, согнулся, как немощный старик. Здорово подыгрывал, такого хоть сейчас в партнеры бери.
Здорово все-таки со студийцами идти. Они такие храбрые, независимые, дружные. И я будто бы одна из них. Только немного под ложечкой холодок — вдруг мы попадемся?!
— Катюш, давайте отстанем немного, чтоб не подумали, что мы с «хануриками» заодно. Неужели тот человек и вправду свой тяжеленный мешок на вас взвалил?
— А чего: дают — бери, бьют — беги. И потом, не такая уж я и хрупкая — двойное сальто кручу.
— Мне очень нравится, как Сабский на гитаре играет. Сразу видно, что профессионал.
— Еще бы, его по классу рояля прямо в консерваторию брали, а он, дурак, не пошел. Родители у него дико интеллигентные. Как узнали, что он в цирк подался, чуть с ума не сошли. Вот скажи, Малыш, выходить мне за него замуж или нет? Как скажешь, так и будет.
— Как же можно про такое спрашивать?
— Думаешь, я треплюсь? Знаешь, как у них дома все красиво: ковры, рояль. Отец Сабского каждый день жене цветы приносит. Живые. Представляешь?
— Наверно, любит ее.
— Да нет, они же старые. Просто семейная жизнь должна быть построена на какой-то красивой традиции, например, на цветах.
— Цветы — это, конечно, красиво, очень красиво, но где их зимой достать? На рынке? Дорого.
— Вот именно — дорого. Мужчина должен все время на женщину тратиться, чтобы все время доказывать свою любовь.
Деньги, любовь, цветы… Только представить: каждый день у тебя в доме умирают живые цветы. А ты смотришь на них как тюремщик и ничем не можешь помочь. Нет, не хочу, пусть растут на свободе.

*
— А скажи-ка, Малыш, что там впереди за архитектурный ансамбль виднеется?
— Магазин.
— Вот оно заветное словечко. Сабский, Катюша! В пирамиду — ап!
Неужели они так в магазин войдут? У Сабского бутылки, гитара. У Катюши все платье на лицо упало. И вообще, там полно народу…
— Катюша, сальто ап! Староста, снимай панаму, собирай пожертвования! Малыш, пользуйся заминкой, дуй в кассу без очереди: полкило колбасы и шесть плавленых сырков!
— Неудобно. Я лучше в очередь.
— Эх, Малыш, больно ты положительная. Не выйдет из тебя артистки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186